Курбский принялся горячо расхваливать своего помощника и зятя, князя Прозоровского. Он назвал его храбрым, преданнейшим царю воеводою.
- Найдется ли, государь, у тебя еще другой такой воевода, сердце коего горело бы столь буйной ненавистью к немцам, как у того князя?
- Люб он мне, Прозоровский. Добро, князь! Брать с него крестоцеловальной записи в неотъезде, как с других, не стану. Передай ему поклон царя. Ты и он - да будете примером чести и верности престолу в столь трудное для нас время. Станем, князь, перед иконами и помолимся о благополучии нашего царства. Тревожные дни наступают!
Опустились на колени - царь и князь Курбский.
Иван Васильевич громко сказал:
- Тебе, убо, сотворим молитву, господи, молитву мою, понеже Авраам не увиде нас, Исаак не разуме нас, а Израиль не позна нас. Но ты, господи, отец наш еси, к тебе прибегаем и милости просим - мир даждь нам! Просвети лицо твое на нас и помилуй нас! Отторгни длань врагов от пределов царствия сего! Спаси нас!
Курбский усердно бил лбом о ковер государевой палаты.
Оба высокие, статные, царь и князь Курбский, поднявшись, крепко обнялись и облобызались.
- Андрей! - ласково произнес царь, провожая князя из палаты. - Держи втайне мои слова противу Жигимонда. Не открывай никому. Даже и князю Прозоровскому. На тайне государево дело могучо!
- Клянусь, государь! Памятью предков своих клянусь тебе в верности!
- Человеку болтливому, - продолжал Иван Васильевич, - молчание есть тягостнейшая скорбь. "Наложи дверь и замки на уста свои, - писал Иисус Сирах, - растопи золото и серебро, какое имеешь, дабы сделать из них весы, - пускай взвешивают твое каждое слово!"
- Истинно, батюшка государь! Птица поет - сама себя выдает. Так говорил мой в бозе почивший родитель, так думаю и я. Могу ли я поступать во вред своему государю?
- Ну, храни тебя бог!
Иван Васильевич некоторое время стоял неподвижно, прислушиваясь к ровным, твердым, постепенно затихающим шагам князя. Потом помолился и отправился на половину царицы Марии Темрюковны.
Лунный свет пробивался сквозь слюдяные окна длинного темного коридора, бледной, воздушной кисеей ложась на лики апостолов "Тайной вечери", коей украшена была высокая сводчатая стена.
Царь остановился около самого большого окна, оглянулся на стену: "Где Иуда?! Вот он... тянется ко Христу..."
Порывисто отвернулся Иван Васильевич и стал смотреть в окно.
На дворе светло. Полнолуние. Пирамидальные шатры над крыльцами и лестницами и плоские крыши внутри дворцовых галерей и переходов - все освещено.
Три года как скончалась блаженной памяти царица Анастасия Романовна, но каждый раз, когда царь ночью проходит этим коридором, она вновь перед ним, словно живая. Вот и теперь... Ах, лучше не думать!