Иван Васильевич твердит одно и то же: "Море без торговых людей пусто, и незачем оно без них, заморские государи не спят, не гнушаются посылкою своих торговых людей в Москву и прочие страны".
Боярину Челяднину или Турунтаю дела никакого нет до этих мореплавателей, они с презрением и усмешкою смотрят на англичан, голландцев и немцев, а он, царь всея Руси, - с грустью и обидою. Как так?! В Московское государство иноземные гости ездят во множестве и повсеместно и возвращаются к себе на родину с богатым торгом, а московские купцы, не то что новгородские, - дальше своих базаров носа не показывают?! Самолюбие Ивана Васильевича, самолюбие московского царя, страдает от этого неравенства. И многие ли из московских вельмож понимают, какой убыток от того Московскому царству?!
Вот они перед ним, эти "гости"*, - люди, составляющие "гостиную сотню". Стали у трона, сопровождаемые боярином Бельским, дьяками Висковатым и Андреем Васильевым и именитым пермским гостем Яковом Строгановым.
_______________
* Г о с т и - доверенные, привилегированные купцы,
пользовавшиеся особым почетом и льготами.
Иван Васильевич в бархатном желтом, отделанном золотой тесьмой и драгоценными каменьями платье. На голове - корона, убранная алмазами. В одной руке - скипетр, в другой - держава. Он неподвижно сидит на высоком золоченом троне, словно неживой. Рядом, немного пониже, - царевич Иван, худощавый мальчик с голубыми, сверкающими любопытством глазами. Царевич в красном бархатном платье. Оно тоже унизано драгоценными каменьями. На голове - опушенная мехом маленькая шапочка с золотым донышком.
По обе стороны царского трона - юные рынды в белоснежных, обшитых золотым позументом кафтанах стоят с секирами в руках.
Несколько бояр и дьяков поодаль почтительно окружают трон.
Челяднин, посматривая исподлобья на пышную обстановку приема и на торговых мужиков, с недоумением кусал себе губы. "К чему сия торжественность?! Чудно! Не стоят подлые люди такого величавого приема!"
Ивану Васильевичу, напротив, казалось: не слишком ли ошибся он, принимая гостей в Малой палате и без духовенства? Толпа купцов внушала ему странное чувство, похожее на страх.
Накануне он много думал об этих людях.
Они - большая сила! Надо показать им величие царской власти. Царь, самодержец, - выше всего, он всемогущий властелин, он богат и славен, как никто в мире.
Купцы стоят смиренно на коленях, с умилением, робко поднимая взгляд на царя, но он не верит их смирению. "Притворяются", - мелькнуло у него в уме.
Яков Строганов, грузный, черный, как цыган, с большим красным мясистым носом, - борода с проседью - стоит, низко опустив голову, впереди всех. За ним в ряд: рыжий, бойкий молодец Трифон Коробейников; черноглазый, плечистый детина Юрий Грек; почтенный пожилой человек со смеющимися глазками, с острой седенькой бородкой - купец Иван Тимофеев; за ним - сутулый, длиннобородый Тимофей Смывалов и ранее известный царю, знакомый с заграницей Степан Твердиков и, наконец, благообразный старец Федор Погорелов, прославившийся крупной, смелой морской торговлей с англичанами на Студеном море*.