— Нет. Мне понятна речь очень многих народов.
— Тогда ответь, кто ты такой и куда держишь путь?
— В этот мир я низвергнут помимо своей воли бедствием, которое одни здесь называют Сокрушением, а другие Перемежевкой. Единственное, к чему я стремлюсь сейчас, это вырваться отсюда на волю, дабы продолжить свой путь, цель которого известна лишь покровительствующим мне высшим силам.
— Твои спутники родом из Дита? — Лицо женщины-воина было холодно и высокомерно, не верилось, что совсем недавно она с безоглядной страстью предавалась свальному греху.
— Да, любезная, — я чувствовал, что врать ей нельзя. — Но они не враги вам. Мы пройдем Переправу, и вы никогда больше не услышите о нас. Прошу тебя, не препятствуй нам.
— Человек, стоящий справа от тебя, женщина?
— Это моя жена.
— Почему она смотрит на меня с ненавистью?.. Пусть говорит сама.
— Что я должна сказать? — тихо вымолвила Ирлеф. — Что именно тебе хотелось бы услышать? Слова благодарности за спасение? Изволь. Может, ты ждешь, что я стану восхищаться вашими ратными подвигами? Отнюдь. Среди них, — она указала на груду растоптанных трупов, — было немало случайного люда, вовсе не желавшего вам зла. Так, как вы, поступают только не ведающие законов дикари… Что еще я должна? Выразить восторг по поводу творимого вами разврата? Не могу. От этого зрелища меня тошнит.
— Тогда съешь что-нибудь кислое, — прекрасная воительница едва заметно улыбнулась. — Неужели ты считаешь, что только дитсам открыта безусловная истина? Неужели та жизнь, которую вы влачите, и есть единственно правильный путь человека? Тебя тошнит от нас, а вы нас смешите. Отдав себя во власть евнухов, вы сами стали похожи на них. Жалкие пленники собственных страхов! Вам неизвестна любовь, а верность своему народу вы храните лишь под угрозой смерти. Почему вы ненавидите нас, вольных людей, весь смысл жизни которых в наслаждении — наслаждении тонким вином, изысканной пищей, вражьей кровью, быстрой скачкой, прекрасными телами наших сестер и братьев? Разве мы чем-нибудь досадили вам? Живите за вашими стенами как хотите, только не касайтесь нас. Мы свободный народ, а главное отличие свободы от несвободы — полное презрение к чужим законам, чужим обычаям и чужим суждениям.
— Тогда павшие от ваших мечей бродяги были еще более свободны. Они презирали не только чужие законы, но и чужую жизнь, — возразила Ирлеф. — Но на каждом шагу их свобода обращалась горем для других.
— Презирая кого-либо, мы никогда не навязываем ему своих нравов, а тем более не поднимаем первыми оружия. Ни один из моих соплеменников без причины не задел дитса.