Относительно людей – не поймёшь, самые разнотипные: и тонкие немки, и здоровенные чешки, и австрийки всех мастей и пород. А вот русскую женщину во всей Европе узнаешь сразу по ее бюсту. Как много ещё наших девушек мыкается здесь, по городам и посёлкам.
Сейчас живу в курортном городке Баден: красиво, всё красиво, но я всё бы отдал, чтоб прекратить осмотр Европы. С каким бы удовольствием я уехал бы в грязные, захудалые родные города. Не дай Бог, во имя Родины осматривать еще Болгарию.
5.08.45
На протяжении четырех лет Миколка в каждом письме задавал вопрос: «Когда же конец?» И вот теперь мы произносим ту же фразу: «Когда же конец?»
Глупо писать, что на войне было лучше, но ведь то была война. Четыре года живя в лесу, я был свободен. А вот в условиях города жить в казарме, не имея местных знакомых, – ужасно.
Сегодня воскресенье, выходной, но куда пойдёшь? В город? Что там делать, не зная языка? Я часто бываю в Вене, изъездил ее и на машинах, и на метро, и на трамваях, но это все по делам, а гулять туда ехать уже не хочется, там усугубляется чувство подавленности. Сейчас лето, город полон народа, все красиво одеты, а ты даже поговорить ни с кем не можешь: смотришь, как дурак, и все. А смотреть ох как надоело.
Я всегда вам писал о людях и об их жизни. Из Австрии я еще, кажется, об этом ничего не писал. Недавно на Южном вокзале Вены стою на площадке вагона (возвращался в Баден) и разглядываю публику: вдоль поезда идет замечательно одетая девушка, по фигурке вижу, что русская (я не шучу, таких в Германии и Австрии нет). Точно, подходит и говорит: «Разрешите». Я сказал ей, что заранее понял, что она русская, и объяснил, почему. Часа полтора не было паровоза, полтора часа мы с ней ходили по перрону и болтали. Она, конечно, военная, они все здесь разоделись в трофеи, вид подходящий стал. Но я хочу сказать другое: вот она, грамотная, даже очень, рассказала мне, почему здесь жарко, почему в Чехословакии холоднее, какие горы кругом, какие хребты, где проходят и много чего другого.
А потом, когда ехал в поезде и стоял у окна, глядя на страшные разрушения, которые произвели американские бомбёжки, ко мне подошла скромно одетая девушка (в этом отношении вы вне сравнений, я до конца жизни буду помнить зиму 45-го года и Марину Алексееву в заплатанных валенках), мы разговорились: она чешка, окончила 10-летнюю среднюю школу, жила всегда в Австрии, хотела учиться в университете – помешала война, пришлось работать. Сейчас хочет уехать в Прагу, где есть дядя. Она считает, что здесь люди жить нормально уже никогда не будут. Разговаривали по-немецки; говорить трудно, но мы говорили. И вот параллель: в этой чешке было что-то женственное, мягкое, даже немецкий язык, наполовину мне непонятный, было приятно слушать. А в той русской чего-то женского уже нет!