Гибель великого города (Рагхав) - страница 39

— Беда? — бездумно повторила Нилуфар, не двинувшись с места. — Поэт, — продолжала она, — сложи песню о том, что Нилуфар никого не любит… Она научилась обманывать. Ей ненавистна, омерзительна игра, которую вы, мужчины, называете любовью…

Хэка стояла в ожидании, но Нилуфар не умолкала:

— Вы, мужчины, собственники, вы страшнее волков! Вам хочется, чтобы женщины гордились тем, что они ваши жертвы…

Поэт улыбнулся.

— Деви! — заметил он тихо. — Ваша рабыня хочет что-то сказать.

— Почему ты вошла без разрешения, Хэка? — недовольно спросила египтянка.

— Простите, госпожа, — ответила Хэка, опустив голову. — Супруга достойнейшего поэта…

— Она послала тебя? Та танцовщица? — Лицо Нилуфар искривилось в усмешке.

— Она не посылала меня, госпожа… Она лишь повторила приказание…

— Приказание? Чье же приказание, глупая?

— Великого господина высокочтимого Манибандха! — дерзко ответила Хэка и вышла.

Нилуфар показалось, будто змеиное жало вонзилось в ее сердце. Она опустила глаза. Поэт сосредоточенно думал о чем-то. Потом сказал:

— Иди, красавица! Тебя ждет супруг! Кому, кроме тебя, подобает встретить его?

Нилуфар бросило в дрожь. Виллибхиттур встал.

— Ты боишься? Я пойду с тобой! Ну, вставай же!

Нилуфар поднялась и медленно пошла к дверям. Выйдя на улицу, она увидела возничего; тот мирно дремал. Возле колесницы стояла сердитая Хэка.

— Хэка, где она, эта танцовщица?

— Госпожа, — мягко заметил Виллибхиттур, — вам лучше бы осведомиться о своем супруге. Танцовщицу я встречу сам.

— Они ушли, — с покорным и почтительным поклоном сказала Хэка.

Нилуфар молча взошла на колесницу, подавив в себе гнев. Что могла она сказать этим людям? Ведь над ней тяготела чужая воля, она не принадлежала себе…

Колесница тронулась. Виллибхиттур еще долго стоял неподвижно, глядя, как рассеивается облако пыли, поднятое копытами буйволов. Неужели Вени не вернется?

Сгустился ночной мрак. Вени так и не пришла. Поэт печально смежил веки.

Весело переливались на солнце золотые кольца и браслеты дравидской танцовщицы, с улыбкой слушала она Манибандха.

— Ты называешь любовь грехом, красавица? — говорил купец. — В своем заблуждении ты не одинока: и в нашей стране, и в далеком Египте люди твердят то же. Но, будь это правдой, разве любовь дарила бы нам такую бездну блаженства?! Может ли быть любовь греховным чувством, если она, как солнечный луч, пронизывает все мое существо?

— Вы убедили меня, — ответила Вени. — Но можно ли любить человека, обманывая его и не доверяя ему? Обман навсегда губит в людях веру.

— Веру? — воскликнул Манибандх, подавшись вперед. — А знаешь ли ты, красавица, что такое вера? Это — порождение страха. В нашем зыбком, изменчивом мире каждое мгновенно полно неизвестности, а человек — создание слабое, он боится будущего и потому цепляется за прошлое. Он создает тьму глупых и жестоких предрассудков, которые вкупе называет верой. Одни вещи вера навсегда признает прекрасными, другие — отвратительными. Но разве мы не видим, что все в мире заключает и себя хорошее и плохое одновременно? Что превосходно в одном отношении, то мерзко в другом. Стремление к радости, к счастью — вот смысл жизни! Нелепо отдавать частицу души тому, что обременяет нас, как тяжелая цепь.