Ему в голову пришла отличная идея: убить капитана и бегом скрыться в убежище — пусть завтра матросы обшарят каждый камень на острове в безуспешной попытке его отыскать, может, хоть после этого уразумеют, что нельзя сначала измываться над человеком, а потом возвращаться и безнаказанно его дразнить.
Он ждал, а тем временем у него созревал план мести; время шло, экваториальная ночь, словно хищная птица, набросилась сверху на корабль и островок, а шлюпка так и не отошла от «Марии Александры»; на борту корабля несмело зажглись фонари, и в тихой воде заструились отблески огней.
В тишине раздавались голоса, смех и звяканье тарелок и столовых приборов, на палубе вырисовывались фигуры людей, а с борта помочился юнга, пустив в воду звонкую струю.
Прошло время, ужин закончился, на носу кто-то запел, бренча на расстроенной бандуррии.[6] Вскоре на «Марии Александре» воцарились тишина и покой; фонари постепенно погасли один за другим, остались зажженными только кормовые огни.
К этому времени Оберлус уже догадался, что команда «Марии Александры» вовсе не собирается сходить на берег до наступления рассвета и его просто одурачили. Он вскипел гневом, почувствовав себя обманутым, словно был уверен в том, что они распознали его замысел и спустили шлюпку на воду, чтобы посмеяться над ним, внушив ложную надежду на то, что попадутся в его ловушку.
Они сойдут на берег при свете дня и скопом, прикрывая друг друга, устроят на него облаву по всему острову, чтобы вновь над ним поиздеваться.
Это все те же люди: тот самый капитан, и тот самый негр, и тот самый коротышка боцман, с дьявольской ловкостью орудующий бичом. Это они оставили его в бесчувственном состоянии, избитого и истекающего кровью, на берегу пустынного острова, растоптав его гордость и похитив все ценности, какие у него были.
Это были они, и теперь они позволяли себе нагло издеваться над ним, насмехаясь над его желанием отомстить, просто-напросто заставив его, как дурака, торчать на берегу, в то время как сами преспокойно улеглись спать.
Он представил себе, как они сейчас это обсуждают в матросском кубрике, надеясь, что завтра их ожидает особенный день, совсем не похожий на остальные, однообразные до отчаяния, к каким они давно привыкли.
Выскочить на берег, поохотиться на игуан и черепах, отведать на обед свежего мясца, искупаться на пляже, половить рыбу среди камней и поиздеваться над гадким и отвратительным уродом горбуном — когда еще мог себе это позволить китобой, давно смирившийся с отсутствием каких-либо развлечений, кроме моря под килем или облаков над парусами?