— Верно, верно, — ответил Корнелиус, — совершенно верно. Это было именно так, как ты говоришь. Это ее ошибка, это она ввела меня в заблуждение. Иначе я бы никогда не отнял у тебя Терезы, Сэм, клянусь тебе.
— Если это так, то почему ты, сукин сын, пошел сегодня к Терезе, зная, как я к ней отношусь?
— Она пригласила меня, — ответил Корнелиус.
Кевин не дал мне стукнуть его. Я обрушил на них фонтан слов, но так как говорил по-немецки, никто не мог меня понять. Я попытался найти нужные слова, но все смешалось, и в конце концов я упал на софу и спрятал лицо в ладони.
— Я не хотел говорить тебе этого, — сказал Корнелиус, — потому что знаю, это тебя ранит. Вот почему я сказал, будто то, что произошло в прошлую среду, случилось вчера. В прошлую среду все произошло так, как я тебе описал, за исключением того, что ты, Кевин, уже лег спать, когда я тихонько пришел в твой дом, и Тереза, которая на кухне мыла посуду после джамбалайи, предложила мне кофе, а не филе баллис. Как я сказал, это было в некотором роде случайностью, которая, если бы я не передумал, не повторилась бы никогда. И тогда поздно вечером в моем кабинете после того, как ты ушел домой, Сэм… — Он замолчал. — Мне позвонила Тереза и пригласила поужинать сегодня вечером. Я сказал: «У тебя, должно быть, крепкая нервная система», — но она не обратила на это внимания. «Я никому не принадлежу», — сказала она. «Я делаю, что хочу. Мне жаль Сэма, он замечательный парень. Но он не для меня и никогда не станет таким, как мне надо». — «Хорошо, — сказал я, — если ты так это понимаешь, пусть будет так, но лучше бы ты уладила дела с Сэмом, чтобы он знал, на каком он свете». — «О, конечно, — ответила она, — но я люблю Сэма и не хотела бы его ранить больше, чем надо, мне надо дождаться подходящего момента, чтобы сказать ему». — «Не жди слишком долго», — сказал я и повесил трубку. Затем я посидел и подумал о сложившемся положении. Я понял, что я глупо себя вел. Я понял, что лучше оставить ее в покое. Но, видишь ли, у меня столько проблем… — Он снова замолчал. — Я больше ничего не могу объяснить.
Наступила тишина. Внезапно я почувствовал огромную усталость, гнев и ярость по отношению к нему куда-то улетучились. Кто знает, может быть, в его положении я испытал бы такие же заблуждения и наделал таких же ошибок, и я верил ему, когда он говорил, что лгал мне только для того, чтобы не причинить мне еще большей боли. Насколько легче было бы мне, если бы я думал, что он агрессор, а Тереза — его невольная жертва. Мысль о том, что их роли были распределены как раз наоборот, была для меня нестерпимой.