И только уже весной, в день 1 Мая, во время построения комсомольцев на демонстрацию, ко мне подошел секретарь комсомольской организации — Миша Мукасей, взял меня за руку и сказал: «Вы не пойдете на демонстрацию, Вы мне нужны…»
Я подумала, что он мне хочет дать какую-то работу по делам комсомола, и стояла в стороне, ожидая его дальнейшего указания. Он поручил другому товарищу провести демонстрацию к Зимнему дворцу, к площади, где всегда трудящихся встречали члены ленинградского правительства, а сам подошел ко мне и спросил: «Есть хотите?» Я, изголодавшись, сказала: «А кто в наше время ходит сытым?» «Ну, пойдемте в нашу студенческую столовку».
Мы пришли в столовую, никого не было, кроме одной официантки, которая, всплеснув руками, воскликнула: «А, Миша!» На что он ответил: «Дайте нам по две порции винегрета с двумя кусками черного хлеба» (белого тогда мы никогда не видели). Аня (так звали нашу официантку) с любовью выдала нам все, что просил Миша. Мы запили чаем из какого-то суррогата и пошли в общежитие на Мытню, где я жила с девчатами, а Миша жил с одним товарищем — его фамилия Свистунов.
Они жили вдвоем, а так как в день 1 Мая Свистунов пошел на демонстрацию, Миша смело открыл дверь и пригласил меня посмотреть комнату, в которой он привилегированно жил. Я робко вошла и удивилась «холостяцкому» порядку в комнате. Как ни странно, на одной из тумбочек на тарелочке лежали конфетки и пряники — мне было странно, Миша меня не угощал, видимо, эти сласти принадлежали Свистунову.
Я спешила выйти из комнаты, но при выходе Миша меня ласково задержал и одарил нежным поцелуем. С этого дня — 1 мая 1931 года — начался наш роман, который не окончился и по сей день. А осенью 1932 года мы наши жизни соединили навсегда.
Глава III
Курс на Америку[1]
…Мы отплывали медленно, тихо, ровно, так что для нас совершенно не было заметно, каким образом мы оказались далеко от величественного Ленинграда. Сердце стучало так сильно, что казалось, оно сейчас выскочит: сердце переживало страх, радость, гордость, любовь к стране. Мы долго стояли на палубе, махали платками, прощаясь с любимым городом, который медленно оставался позади, красуясь своими прекрасными архитектурными сооружениями. Постепенно все уплывало и тонуло, только долго не мог исчезнуть из вида высоченный величественный Исаакиевский собор. Он один ярко блистал своей позолоченной крышей, он один видел нас, он последний провожал нас… А красавец-теплоход, разрезая водную гладь Финского залива, уносил нас в далекую и чужую страну.
Проснувшись рано утром и выйдя на палубу, мы ничего не могли видеть, кроме тихой глади воды, которой не было конца.