Саттон встал на четвереньки, обшарил все дно вокруг корабля.
Час спустя он прекратил безнадежные поиски.
Непрерывный поток песка за это время засыпал проход, который он с таким трудом прорыл к входному люку. Да и что проку было в люке, если его нечем открыть? И это еще не все. Одежду унесло течением.
Усталый, измученный, выбрался он на берег. На небе загорались первые звезды.
Он сел, прислонившись спиной к дереву. Сделал вдох, второй, почувствовал биение сердца и ощутил, как возвращается обычная, человеческая жизнь.
Река, казалось, посмеивается над ним. На противоположном, лесистом берегу затарахтел козодой. Над темными кустами танцевали светлячки.
Над ухом зажужжал комар. Саттон равнодушно отмахнулся.
Надо найти, где бы переночевать, соображал он. Может, стог какой-нибудь. Какое-нибудь яблоко-другое в саду, чтобы утолить голод. Потом попытаться раздобыть одежду.
Слава Богу, где добыть одежду, он знал…
По воскресеньям всегда одиноко.
Другие дни заняты работой, непрерывный круг забот. Нужно пахать, сажать, ухаживать, потом — собирать урожай, пилить бревна, ставить изгороди и чинить их, ремонтировать нехитрую технику — для всего этого требуются физические силы. От такой работы к концу дня немеют руки, ломит спину, летом солнце сжигает кожу, а поздней осенью холодные ветры пробирают до костей…
Фермер трудится шесть дней в неделю, а работа обладает удивительным свойством — она отвлекает от болезненных воспоминаний. Сон после тяжкого труда легок и приятен…
Но случается, когда работа не только успокаивает, но и бывает не лишена интереса, даже приносит удовлетворение. Прямая линия изгороди, поставленной собственными руками, что ни говори, дает повод для кое-какой радости и даже гордости. Убранное поле, пахнущая солнцем солома, жужжание косилки — все это создает символическую картину изобилия и довольства. А еще бывают моменты, когда розовая пена яблоневых цветов, сияющая в струях серебристого весеннего дождя, превращается в образ воскрешения земли после жестокой и холодной зимы…
Шесть дней ему приходилось трудиться не покладая рук, и времени на размышления не оставалось. Седьмой день он отдыхал, попадая в объятия одиночества. Безделье приводило его в отчаянье.
Это было не то одиночество, что связано с отсутствием рядом людей. Его одиночество имело характер ноющей раны, оно терзало, напоминая, что главная работа не сделана, и неизвестно, будет ли сделана вообще.
Сначала была надежда…
Сначала Саттон думал, что его будут искать.
Они придумают, как меня найти, утешал он себя.