— Вам, Иван, лучше знать…
— Я дитя своей эпохи: быть неженатым в моем возрасте нормально.
— Отлично, продолжайте в том же духе. Значит, минимум шестьсот человек детородного возраста…
— Поправлю, — вклинился Фальке. — Несколько тысяч. Возможно — тысяч двадцать пять или тридцать. Не исключено, что значительно больше. Эвакуация продолжалась сорок месяцев, а сколько людей успели переправить до начала основной операции? Исследователи, разведчики, охрана, обслуживающий персонал — от поварих до сапожника, без которого не починишь обувь?
— Я не понимаю одного, — прервал Славик. — Ладно бы один Рейнхард Гейдрих, готов поверить… Но состряпать такой комплот без ведома самого высокого руководства? Гитлер, Гиммлер и остальные должны были знать!
— Разумеется, они знали, — господин полковник тронул кончиками пальцев кофейник, остался недоволен и кликнул молчаливого кока — подогреть. — Но не всё. Не в полном объеме. Урывочно. Как говаривал Генрих Мюллер, шеф гестапо — что знают двое, знает и свинья.
— Смотрели фильм про Штирлица? — съязвил Иван.
— В ГДР его все смотрели, юноша… Злую шутку сыграла экзальтированность части элиты, включая упомянутого Гиммлера — он-то надеялся, что разведгруппы найдут Атлантиду, летописную Ultima Thule, а оказалось, что в Новой Швабии всего-навсего проход на чужую планету. Скучно и банально. Никакой мистической составляющей. Вы не поверите, но рейхсфюрер перестал всерьез интересоваться загадкой, имеющей настолько простое объяснение! Благосклонно выслушивал доклады, подписывал нужные бумажки, однако глубокий интерес потерял. В ставке Гитлера все были слегка малохольные, как говорят в России. За немногими, но блестящими исключениями — строгие прагматики, логики и прикладники. Гейдрих. Шпеер. Борман.
— Но ведь Шпеер остался здесь, в объективном времени! Отсидел двадцать лет в тюрьме после Нюрнберга!
— Вы слышали такой термин — «самопожертвование»? Забыть о себе, ради цели? Ради чего-то большего, чем одна человеческая жизнь, пусть даже своя собственная? В Нюрнберге следователи выбили отдельные сведения о проекте из Германа Геринга, Кальтенбруннера или Розенберга, но ни один из них не знал всего — так, на уровне слухов. Альберт Шпеер знал всё, от и до. И повел себя правильно — признал на суде свою виновность, чем расположил к себе судей. Рассказывал о чем угодно — о труде заключенных, преступных приказах и их исполнении, о секретных заводах в том же Пенемюнде. Отвлекал. Тогда нужны были сенсации и новые доказательства тотальной виновности руководства Германии в геноциде… Геринг проговорился — он всегда был излишне болтлив. На рейхсмаршала авиации насели следователи из США и Британии, советских юристов американцы к нему практически не пускали…