— Смотрите на меня! — вертится перед зеркалом Газман, с головы до ног, то есть, буквально до кроссовок, обряженный в армейский камуфляж.
— По мне, на все сто! — я поднимаю вверх оба больших пальца.
Амбарного вида секондхенд-лавочка преобразила нас до неузнаваемости. Пушистую голову Газзи искупали в перекиси водорода, по бокам обрили, а макушку намазали гелем, накрутили из выбеленных волос пипочек и покрасили кончики в голубой цвет. Но он хандрит:
— Я же просил выбрить на затылке «Куси меня».
— Нет, никаких «куси»! — торможу его деланно строгим голосом.
— А Игги-то в ухо серьгу вдели…
— Нет, я сказала!
— Всем можно, а мне нельзя!
— НЕТ! Еще раз повторить?
Он обиженно пыхтит и отходит к Клыку. Клыка тоже обрили, чуть не наголо, оставив только одну длинную прядь, которая пижонисто падает ему на глаза. Ее тоже чуть-чуть подсветлили. Рябая, в разных оттенках коричневого, она точь-в-точь похожа на хохолок ястреба. Ни хрена себе совпадение! В довершение перемены стиля он поменял свой старый черный ансамбль на новый черный ансамбль.
— Мне вот это нравится, — Ангел сняла с вешалки какие-то рюшечки и оборочки и кокетливо прикладывает их к себе. Я уже экипировала ее в новые, цвета хаки, штаны и футболку и мы уже остановились на пушистой голубой курточке.
— Мммм… — рюшечки вызывают у меня серьезные сомнения.
— Макс, ведь правда хорошенькая юбочка, — уговаривает она меня, — пожалуйста.
Интересно, играет уже Ангел со мной в свои гипнотические штучки, или еще пока нет? Ее широко раскрытые глаза смотрят на меня по-ангельски невинно.
— И Селесте тоже очень нравится.
— Видишь ли, Ангел, я не очень понимаю, где ты будешь носить эту балетную пачку, особенно притом, что мы все время от кого-нибудь удираем.
Она понуро оглаживает пачку и неохотно соглашается.
— Ну что, мы готовы? — нетерпеливо спрашивает Игги. — Я не говорю, что мне здесь уже надоело, но…
— Ты, случайно, пальцы в розетку не засунул? — хихикает Газ.
Иггины соломенные волосы, и правда, стоят торчком. Концы его воинственного гребня покрашены в цвет воронова крыла.
— Что, торчком стоят? Дай-ка я потрогаю, — любопытствует он, с удовольствием ощупывая себе голову. — Клево!
Я и оглянуться не успела, как ему прокололи ухо. Тоненькое золотое колечко серьги — вот все, за что мне пришлось заплатить.
Обновленные, как заново родившиеся, выходим обратно на улицу. Уже смеркается.
Я чувствую себя свободной и счастливой. Зуб даю, даже Джебу меня теперь не узнать. Там, в «Ю-До», стилистка подняла мои косы и одним махом их отчекрыжила. Больше в полете они не будут лезть мне в глаза. Не будут на бегу забивать мне рот.