Двое чиновников в венском аэропорту Швехат поставили нам в паспорта печати, провели через зону таможенного контроля, и вот мы на свободе.
— Я тоже в Америке бывал, — сказал тот, что постарше. — В Нью-Йорке.
Он несколько раз задумчиво пролистал паспорт отца.
— Но в Вене лучше, — присовокупил он через секунду.
— С Веной ни один город не сравнится, — согласился второй.
— А на что вы вообще в Америке рассчитывали без документов? — осведомился старший. — Как вы себе это представляли?
Мама выдала какую-то заученную чушь.
А я так устал и так хотел спать. Просто спать, чтобы ни о чем больше не надо было думать. Чтобы ни о чем не надо было говорить. Чтобы ничего не надо было объяснять.
Когда мы прилетели в Вену, наши сбережения составляли примерно три тысячи шиллингов. Из аэропорта мы поехали автобусом на Западный вокзал, оставили четыре чемодана и два рюкзака в камере хранения и отправились в город.
Был погожий осенний день. Солнечные лучи играли на оконных стеклах и сверкающих витринах. Свет избавил серые дома, угрюмые фасады которых только изредка оживляли балконы и террасы, от их всегдашнего мрачного облика. Мимо меня с веселыми звонками проносились трамваи. Встречные прохожие были одеты по-летнему, смеялись, громко переговаривались, как ни в чем не бывало, шли по своим делам. Так радушно Вена меня еще никогда не встречала. Все это походило на сон, и я решил, что Вена надо мной просто издевается.
Мы нашли маленький отельчик неподалеку от улицы Мариахильферштрасе. «Номер стоит четыреста двадцать пять шиллингов в сутки», — сообщили нам. Значит, мы могли подсчитать, надолго ли хватит нам денег.
Родители позвонили венским знакомым.
— Я же вас с самого начала предупреждала, — заявила мамина подруга Рита. — Это надо же, без визы в США! Чистое безумие! Вот будет вам урок на всю жизнь.
Но, помолчав, добавила:
— Я все равно рада, что вы вернулись.
— В конце концов, — заключила Рита, когда мы навестили ее несколько дней спустя, — неважно, где ты живешь. Важно иметь четверых-пятерых верных друзей. А их везде можно найти.
— Вот только в жизни приходится иметь дело не с одними друзьями, — ответила мама.
В первый же день поздно вечером кто-то громко постучал в дверь нашего номера. Оказалось, что это портье. Он просит извинения, но он, видите ли, ошибся. Номер стоит не четыреста двадцать пять, а пятьсот двадцать пять шиллингов. Отец стал возмущаться, закричал, попытался что-то доказать, мучительно подыскивая слова. В этой мешанине немецкого, английского и русского, донельзя ломаной, невозможно было разобрать ни слова. Портье, иностранец, говоривший по-немецки с сильным акцентом, с плохо скрываемым отвращением смерил отца взглядом.