После уроков я пошел не обычной дорогой, по апельсиновой плантации, а с компанией других учеников по пологому спуску, где улица вела в центр нашего поселения. С нами отправились сыновья Ульяфа Давид и Аарон, мой лучший друг Лёва, двое эмигрантов из Риги, какой-то первоклашка, которого я не знал, долговязый Ариэль, сын выходцев из Ирака, лучший баскетболист в начальной школе, две девочки из Тбилиси и еще какие-то ребята, точно не помню.
Давид и Аарон уже всем растрезвонили, что моя мама чудом спаслась, и мне пришлось в очередной раз, как и на переменах, рассказывать, как она опоздала на автобус.
— Проклятые арабы! — крикнул Ариэль. — Ну, ничего, мы с ними расквитаемся!
Все остальные промолчали, и это Ариэля еще больше взбесило.
— Да где вам, русским, знать, что такое арабы… — протянул он с презрением и сплюнул. — Трусы вы, тряпки, а не мужчины. Вот мои родители в Ираке на своей шкуре узнали, что к чему. Арабы моего деда убили, ясно вам? А теперь автобусы взрывают.
— Как это — убили? — переспросил кто-то.
— А вот так. Повесили, и все. А он ведь этих арабов ни разу и пальцем не тронул. Это в сорок восьмом году было, когда Израиль образовался. Тогда в Ираке стольких евреев поубивали. Мне мама рассказывала… Арабы нас ненавидят.
Ариэль посвятил нас в свой «план мести». Сначала мы как-то сомневались, медлили, но потом все-таки его поддержали.
На окраине мы насобирали камней и набили ими карманы штанов и ранцы. По «туннелю» мы пробрались на плантацию, выбрали место, где пересекаются две главные аллеи, и шумели до тех пор, пока на наши крики с бранью не выбежал вооруженный дубиной сторож. Это был единственный араб в нашем поселении, которого мы знали.
— А ну прочь отсюда! — пригрозил он. — Нечего вам тут делать.
Говорил он беззлобно, просто по обязанности.
В это мгновение Ариэль подал условленный знак. «Мавет ле аравим!» — крикнул он, а все остальные подхватили. На сторожа обрушился град камней.
Старик выронил дубину и закрыл лицо руками. Потом он разразился проклятиями по-арабски, снова поднял дубину и попытался схватить кого-нибудь из нас: бросился было за одним, потом за другим. Но он был один, а нас по меньшей мере десятеро, мы окружили его, вопили, орали, улюлюкали и со всех сторон обстреливали его камнями. Передо мной на миг мелькнуло его обезумевшее, искаженное от ярости, окровавленное лицо: я заметил рану у него на лбу.
Теперь уже не он нас преследовал, а мы его. На бегу призывая на помощь на иврите и на арабском, сторож кинулся к выходу. Вот он упал, снова вскочил, прихрамывая, побежал дальше. Мы бросились за ним — за ворота, в центр поселения — и гнали его, пока не кончились камни.