Отец выхватил у меня коробку, мама размахнулась и дала мне оплеуху. Потом они оба закричали, что изобьют меня до полусмерти, что я это на всю жизнь запомню. Мама начала сбивчиво просить извинения у синьоры Зайцевой. Но та лишь сухо сказала: «До свидания!», положила коробку в ящик письменного стола и заперла на ключ.
Мы молча брели к трамвайной остановке. Дребезжанье трамваев тонуло в шуме голосов, в музыке, доносившейся из баров и кафе. Я не мог закрыть рот: ощущение было такое, будто в нем разорвалась шоколадная граната. И тут отца охватил приступ неудержимого смеха.
— А какое у нее лицо было, — сказал он, вздрагивая от смеха, — когда она коробку в ящик запирала, а? Вот глупая баба…
— Хватит! — вскрикнула мама, схватила отца за плечи — он все никак не мог справиться с приступом смеха — и стала его трясти. — Хватит, прекрати, слышишь? Прекрати!
Это было одно из редких-редких мгновений, когда я заметил у мамы на глазах слезы.
После долгой тряски в трамвае мы пересели на электричку и теперь тащились мимо бесконечных скучных пригородных домиков и больших многоквартирных домов, заводских корпусов, полей, шоссе и скоростных магистралей — «домой», в Остию. Мы выбрали этот приморский курорт, потому что комнаты и квартиры здесь были намного дешевле, чем в Риме. Остию, выходившую к морю возле руин античного порта, почти целиком застроили после войны. Административно она относилась к территории Рима и всегда привлекала туристов. По выходным на пляжах творилось что-то страшное…
Когда-то в Остии дешево сняла комнатку одна семья из России, ожидавшая получения американской визы. За этой семьей потянулись другие. Вскоре колония «эбреи русси» разрослась до сотен, а потом и до тысяч. Некоторые местные жители даже, здороваясь с ними, произносили по-русски «добрый день», а прощаясь — «до свидания». Когда мы приехали в Остию летом семьдесят шестого, ее уже заполонили русские. Большинство эмигрантов, так называемые «беспересадочники», задерживались в Остии всего на неделю-другую. Еврейские благотворительные организации оплачивали им жилье, пока они не получали американский вид на жительство. Дольше «беспересадочников» в Остии застревали те, кто, вроде моих родителей, уже успели пожить в Израиле и, будучи израильскими гражданами, имели мало шансов на американскую визу, а еще те, кто состояли в коммунистической партии или чем-то другим себя запятнали, и потому не могли въехать в США. Вот эти-то иностранцы без гражданства и оказались в самом незавидном положении: Советский Союз таких не принимал, в Израиль возвращаться они не хотели, итальянские власти их терпели с трудом. Не рассчитывая получить разрешение на работу, не имея официального вида на жительство и страховки, как правило, без гроша в кармане, они влачили в Остии жалкое существование.