У самого окна, на столе, рядом со сдвинутым набок мраморным бюстиком неизвестного врача с бородкой и в пенсне, среди раскиданных в беспорядке бумаг, лежало, облизанное смертельно бледным светом луны, прекрасное тело Галинки. Ее спутанные волосы чернильно разлились по бумагам, а белый, задранный вверх подбородок трепетал. Боря успел разглядеть маленькую, словно яблоко, грудь с твердым темным соском, дрожащую, как вода в стакане, забытом на столике в купейном вагоне ночного поезда. Влажный живот Галинки сокращался, как при судорогах, а ее красивые ноги, словно надломленные в коленях, удерживал большими руками широкоплечий великан, стоящий вплотную к столу. Мужчина наносил звонкие шлепки всем своим телом по вздрагивающей на столе Галинке, и всякий раз после такого влажного удара девушка стонала. Она запрокидывала голову и судорожно мяла ладонями бумаги, на которых лежала. Казалось, она задыхалась. А великан наносил удары все чаще и чаще…
В диком, отчаянном порыве, словно проламывая грудью ледяную стену ужаса, Боря ринулся в комнату.
– Не сме-е-ейте!
С тяжелым грохотом покатилась по полу опрокинутая табуретка, рухнул металлический штатив, на котором крепилась анатомическая карта. Мужчина отскочил в сторону, точно ударенный током. Галинка резко села на столе, испуганно таращась в тусклый прямоугольник распахнутой двери.
– Боря! Бориска! Ты что?
Мальчик остановился как вкопанный перед самым столом, обводя безумным взглядом, в котором все еще плескался ужас, голые плечи сестры, ее торчащие в разные стороны маленькие груди, ее выставленные вперед руки. Это машинальное движение рук больше всего поразило Бориса. Ожившая Галинка теперь защищалась от него! Она преградила ему путь растопыренными ладонями, словно в одно мгновение построила невидимую стену между ними. Между собой и тем, кто бросился ей на помощь.
Не сводя широко раскрытых глаз с сестры, отказываясь верить в реальность происходящего, Боря попятился назад. Его безумный взгляд вдруг упал на маленький столик у самой стены.
–
Крест! – вскрикнул он, потом тяжело и хрипло вдохнул и опрометью кинулся за дверь.
– Боря! Борис! Бо-о-о-ря!..
Его имя катилось за ним по коридору, по лестнице, спотыкаясь на каждой ступеньке, путаясь в сплетении перил, цепляясь за ржавую, тугую спираль дверной пружины. Очутившись в больничном саду, он перевел дыхание. Утренняя свежесть плеснула по щекам и медленно соскользнула по подбородку соленым отчаянием. Боря поднял глаза. Галинка стояла у окна в наспех накинутом халатике, под которым угадывалась ее нагота, и что-то кричала. Неровности стекла кривили ее лицо, и было непонятно, плачет она, напугана или смеется. Борис видел ее губы, беззвучно взывающие о чем-то, ее руки, упертые в края оконной рамы, и странный бело-голубой свет, поднимающийся от земли и ослепительно дрожащий в стеклах всех трех этажей.