Дома, когда он плюхнулся на колени перед иконами, на него вдруг так накатило, что он еле успел добежать до туалета, где его безудержно и долго рвало. Тугая струя холодной воды, под которую он подставил голову, облегчения не дала. Он умывался и умывался, но, как ему казалось, не мог смыть с себя той липкой грязи, которую оставили на нем взгляды его бывших прихожан и камеры папарацци.
Наконец, он поднял мокрое лицо и посмотрел в зеркало. То ли вода застилала глаза, то ли слезы, но в мутном зеркале «старец Ипатий» вдруг увидел молодого батюшку, зажигающего в маленьком украинском городке сердца людей верой. Да, не шибко книжного, но бескорыстного и бесстрашного, самоотверженно идущего на конфликт с безбожной властью и подающего пример истинного служения православного пастыря. Он узнал себя в молодости. Как давно это было! Что же с ним произошло?
Ипатий снова умылся и протер зеркало. Теперь на него смотрел совсем другой человек. От былого горения в вере, нестяжательства и истинного служения людям не осталось и следа. Теперь с зеркала на него смотрел некий барин в парчовом халате с горделивой осанкой, презрительными складками у рта и холодным блеском темных, почти черных, глаз. Вдруг его лицо стало меняться. Вытянулся и заострился подбородок, глаза зажглись страшным красноватым огнем, рот искривился в тонкую сжатую полоску. Ипатий отпрянул от зеркала. Что это? Кто это? Он уже где-то видел это мерзкое лицо! Неужели это сам дьявол? Нет-нет, это лицо явно человеческое, но… Точно! Это же Иуда Искариот!! Ипатий точно знал, что это он, и как только он его узнал, лицо в зеркале растянуло свои губы в подобие ухмылки, а из черной пустоты поднялась рука и протянула Ипатию… грязную веревку!
«Рублевский схимник» от ужаса попятился и, споткнувшись о что-то, упал на кафельный пол. В поле зрения попал посох, прислоненный к стене справа от зеркала. Не контролируя свои действия и обливаясь потом, Ипатий ползком приблизился к посоху, схватил его обеими руками и, рывком вскочив, начал бить и бить им в стекло, пока в дорогой бронзовой раме не осталось ни одного осколочка. А вдруг в зеркале был не Иуда, а он сам, его теперешний, истинный облик?
Он сидел на полу, дрожа от страха и царапая себе лицо. Так прошло не меньше получаса.
А потом наступила пустота. Черная безликая пустота, которая все больше и больше обволакивала его могильным холодом. Он снова бросился к иконам и попытался каяться, но давно уже не помнил, как это нужно делать, что при этом нужно чувствовать. Кажется, смирение? Как это, чувствовать смирение? Он забыл! Душа, выжженная гордыней, была пуста. Ипатий машинально повторял слова покаяния, но ему становилось только хуже. В какой-то миг его душе, запятнанной и отяжеленной грехами, сделались невыносимыми слова молитвы, ее бросило прочь от Бога, куда-то в черную холодную пустоту. Он пытался бороться, но в конце концов понял, что это неотвратимо. Сердце сжало ледяной рукой тоски, в голове бешено закружился черный хоровод, сознание переполнилось невыносимым отчаянием…