Врач сказал: выкарабкались. Марина повторяла это слово про себя до тех пор, пока оно не потеряло смысл, превратившись в раскатистую лавину, которая смела все тревоги, бессонные ночи и боль в груди: выкарабкались, выкарабкались, выкарабкались.
Мишка был исхудавший и невозможно бледный, казалось: дунь на него – полетит, как пёрышко. Он переживал, не забыли ли его друзья в детском саду и без конца крутил любимые мультики на Егоровом планшете. В день выписки Егор привёз в больницу рюкзак, набитый коробками с конфетами, коньяком и, кажется, чем-то ещё – Марина не особо интересовалась, её больше волновало, что Мишка не хочет надевать свитер, а на улице холодно…
***
Больничный кошмар на удивление быстро забывался. Невозможным казалось поверить, что всего месяц назад могло случиться самое страшное.
Мишка окреп и вспоминал о том, что недавно болел, только выпрашивая какую-нибудь поблажку. Егор высказал мнение, что сын сел родителям на шею. Марина дипломатично согласилась.
Ноябрьским вечером, по дороге из садика, вытаскивая Мишку из очередной лужи, Марина подняла глаза – и увидела большую звериную тень, длинным прыжком метнувшуюся за угол.
Бродячая собака, наверное, предположил Егор, выслушав её путаный рассказ. Хочешь, позвоним в службу отлова? Да где ж её теперь найдёшь, возразила Марина вяло.
Тень не показалась ей похожей на собачью. Хотя, конечно, в темноте толком не разобрать.
Несколько дней она присматривалась. На стене у подъезда, на кирпичной кладке розовели три свежих полосы – на высоте человеческого роста. Подростки ножами баловались? Должно быть, так.
Не заметив ничего тревожного, через неделю Марина с облегчением выбросила чушь из головы, сосредоточившись на бытовых проблемах: Мишке требовалась новая зимняя куртка и сапоги. Еле-еле успели определиться с выбором до настоящих холодов, но всё-таки успели, и на прогулке по первому свежевыпавшему снегу Мишка щеголял уже в новом ярком сине-зелёном пуховике.
Егор предложил лепить снеговика, Мишка с энтузиазмом поддержал. Они завозились в снегу, изредка с опаской поглядывая на Марину, которая этой осенью тряслась над Мишкой как сумасшедшая, запрещая ему переохлаждаться и утомляться. Но Марина стояла посреди двора, не одёргивая мужа и сына.
Смотрела на пятачок снега под их окном, истоптанный следами лап крупного зверя.
Ночью Марина встала и, не включая свет, осторожно выглянула в окно, стараясь не трогать штору.
Во дворе было темно и тихо. И зверь был там. Неподвижно сидел на земле, весь – в густой тени, но Марина разобрала остроухую голову и морду, повёрнутую в сторону их окна. Разглядеть его подробно Марина в полумраке не смогла, да, по правде говоря, и не хотела. Вместо этого она метнулась в детскую. Мишка мирно спал. Не было ни жара, ни кашля.