Мотоциклы обтекали прыгающего перед ними Алексея, чудом не задевая его. Лариса различила в глубине кавалькады ярко-голубой «кадиллак», набитый бородачами в темных очках, производивших вид начальства этой банды. Слово «начальство» вряд ли подходило компании в «кадиллаке». Но определение «главари» тоже не вязалось с ними — уж больно они имели серьезный вид.
«Кадиллак» замедлил ход и остановился, игнорируя общее движение, прямо посреди дороги. Едущие сзади мотоциклисты не выказали обычного в таких случаях недовольства. Они продолжали движение, корректно обходя застывший на осевой линии автомобиль. Передний бампер машины при торможении едва не ткнулся Алексею в колени. Лариса видела, как он подбежал к сидящим внутри бородачам. Те не проявили никакой внешней активности. Кажется, они даже не прервали беседу во время неожиданной остановки и вроде бы вообще не обратили внимания на выросшего перед машиной парня.
Алексей продолжал что-то кричать, обращаясь к пассажирам «кадиллака», указывая рукой на «трэк» с полицейским и пастором, на Ларису, потом вперед, в направлении движения рокеров. Бородачи не смотрели на него, может быть, что-то и отвечали, но Лариса не различала никакого изменения выражения на их многозначительных, заросших щетиной лицах. Наконец он повернулся к ней и замахал рукой, зовя к себе.
Каким-то непонятным образом они оказались рядом на заднем сиденье голубого «кадиллака», хотя со стороны Ларисе казалось, что туда не то что человеку, даже детской кукле поместиться уже невозможно. Но ничего, поехали. Оглянувшись назад, она увидела, что на шоссе за ними следовал только все тот же злосчастный пасторско-полицейский «форд». Все мотоциклы ушли вперед, и теперь «кадди», как буркнул шофер, догонял своих более легких и вертких собратьев.
— Все, — отдуваясь, сказал Алексей. — Дальше общайся с ними ты. У них такой чудовищный сленг, что я вообще ничего не понял.
— А что ты им сказал?
— Что-что… Правду сказал. Показал на этот чертов грузовик и сказал, что это местная полиция нравов за нами гонится. Пастор там, то-се… Они и сказали — садись. Вот, мы сели, теперь твоя очередь их убалтывать.
Лариса осмотрелась. Компания, сидевшая в машине, состояла из шофера, бритый затылок которого торчал из-под черной кепки, надетой козырьком назад, рядом на переднем сиденье развалился необъятных размеров бородач в джинсовой жилетке на голое тело, сплошь покрытое синими, красными и черными линиями татуировок, сплетающихся в самые замысловатые и тонкие узоры, великолепный орнамент. «Хорошо бы посмотреть на него, когда он совсем голый», — отметила она и покосилась налево. Кроме Ларисы и Алексея на заднем сиденье уместилось еще трое: седой старикан — именно так, не пожилой мужчина, не старик, а СТАРИКАН — в черной кожаной наглухо застегнутой куртке, в шляпе-стетсоне, в кожаных же штанах и высоких ковбойских сапогах. Старикан был могуч. Пожалуй, физически он мог быть и посильнее толстяка, расплывшегося на переднем сиденье. Худой как скелет, но с широкой костью, с необъятным размахом плеч. Коленные суставы железными шарами выпирали из-под блестящей черной кожи обтягивающих худые ноги штанов. Широкие, словно лопаты, кисти рук, так же как и плечи толстяка, покрывали татуировки. Лицо старого рокера, изрубленное морщинами и шрамами, было черно от загара. Видно, во многих переделках он побывал за долгую свою жизнь. Бок о бок с ним сидел молодой человек с короткой аккуратной стрижкой. Если бы не кожаный наряд и черные очки, такой парень вполне мог бы выйти в обеденный перерыв из дверей какой-нибудь нью-йоркской конторы, прогуляться, подкрепиться в ближайшем ресторанчике и, вернувшись в офис, засесть за компьютер отслеживать курс акций на бирже.