И весьма рано положил глаз на Лиану и женился на ней примерно в то же время, когда Бодо получил свой первый срок. Лиана подарила мне счастливые годы супружеской жизни, в то время как Бодо влачил горестные годы тюремного заключения. Все дело в том, что он слишком радикален. Я высказал свои мысли по этому поводу в брошюре «Шиллер истинный, Шиллер ложный», однако мне и доныне не удалось найти для нее издателя. И все же я постоянно — вот уже двадцать лет кряду — наслаждаюсь искусством своей жены, которая играет для меня, покуда я поглощаю заработанный честным трудом ужин, либо веселый танцевальный мотивчик, либо некий берущий за душу романс, который, кстати сказать, у нас недостаточно известен. Спокойный, сытный ужин, вкушаемый в собственном доме и сопровождаемый звуками, извлекаемыми из скрипки моей доброй Лианой, — какое умиротворение в этой картине и какой контраст с заброшенностью Бодо!
Вечером мне в самом деле очень нужен покой: от отца я унаследовал мебельный магазин и теперь занимаюсь продажей самых современных предметов, какие только имеются в области меблировки: смело изогнутые кресла самых ярких тонов, столы, похожие то на застывшие молнии, то на храмы, то на хоромы; с восьми утра и до семи вечера я с неизменной улыбкой продаю наимоднейшую мебель. Так что каждому понятно, что вечерами я предпочитаю окружение другого рода: бабушкины картины, бабушкин стол — и спокойный, заработанный честным трудом ужин, вкушаемый под звуки веселенького танцевального мотивчика или берущего за душу романса, исполняемого на скрипке Лианой.
Часто за ужином я вспоминаю о Бодо: жует ли он опять черствый тюремный хлеб? Ведь он, несомненно, был одаренным человеком и своеобразным и смелым интерпретатором Шиллера. Но разве смелость не заводит всегда слишком далеко? Разве радикальность не всегда приводит к несчастьям? Это всё мысли, которые я должен буду включить в свою брошюру — ведь когда придет время, я наверняка найду для нее издателя. Критики всполошатся, а молодежь — я надеюсь — последует за мной.
Мужчина и женщина сидели, не зажигая света, у камина и поглядывали на светящийся циферблат часов. В 20.15 должна была начаться радиопьеса писателя Д. Было 20.14.
— Уже можно включить, — сказала женщина.
Мужчина кивнул и нажал на кнопку радиоприемника, стоявшего рядом с ним на стуле. Не прозвучало ни названия пьесы, ни вступительных слов, они сразу оказались в середине диалога.
— Папочка, — сказал женский голос, — должен же ты, в конце концов, понять, что Карл заслужил отпуск. Сейчас его очередь отдыхать, и я могла бы встретить его завтра в Лондоне.