Увлечённый собственными планами, Соколов даже встал со стула.
— Ты понимаешь, Люба, — продолжал он, — вот, на-пример, люди здесь почти ничего не знают о Советском Союзе, а хотят знать всё. И если они увидят на сцене, как мы живём, во имя чего трудимся, к чему стремимся, то одно это может раскрыть им глаза на всё, что произошло с нами. Тут вот немцы пробуют собрать труппу и в скором времени намерены показать первый спектакль. Но им надо помочь, надо познакомить их с советской драматургией, надо сделать так, чтобы театр Дорнау охотно посещали рабочие, чтобы он отвечал их запросам и потребностям.
— Видишь ли, Серёжа, я, наверно, к такой работе совершенно не подготовлена. И немцев я совсем не знаю.
— Мы все тоже ведь раньше не знали немцев. Но не в этом дело. Я хочу. Любонька, чтобы ты поняла, что искусство и здесь — не просто развлечение, а один из участков острейшей политической борьбы. Ты сама очень скоро почувствуешь, насколько всё это важно. На нашу долю выпала почётная задача — помочь немецкому народу создать миролюбивое государство. Даже дух захватывает, когда вдумаешься в значение этих слов. Представляешь, сколько здесь для тебя интереснейшей работы?
— Понимаю, но мне трудно отделаться от ощущения, что кругом ещё ходят нацисты.
— И нам так казалось поначалу. Но среди немцев немало таких, которые вовсе не были приверженцами нацизма и Гитлера. Правда, и в строительство новой Германии они тоже не хотят включаться. Но есть иные: они много пережили, многое передумали и поняли, что разрыв с милитаризмом и реваншизмом — единственный путь для Германии. Их программа — мир и демократия.
Беседу прервал приход Савченко.
— Добрый день, друзья, — сказал он. — Очень вы вчера хорошо говорили, Любовь Павловна. Большое вам спасибо.
Он уселся на стул, снял фуражку и вытер платком лоб, хотя на дворе было совсем не жарко.
— Что это вы, майор? — поинтересовался Соколов.
— Да Валя рапортами замучила. Сегодня ещё один подала.
Соколов рассмеялся:
— Номер пятый?
Савченко не успел ответить — за дверью послышался шум, и на пороге вырос сержант Кривонос.
— Товарищ майор, разрешите обратиться? — решительно сказал Кривонос. — Здесь к вам пришёл один немец по вопросу о земле. Я ему уже всю консультацию в полном размере дал, а он, мудак, не верит, хочет всё от вас услышать. Такой Фома неверующий, прямо удивительно!
С этими словами Кривонос отступил в сторону, и на пороге появился Эрих Лешнер,
— И ещё я вам хотел доложить: оказывается, кулацкие штучки во всех странах одинаковы, — добавил Кривонос.
Получив угрожающую записку, Лешнер сразу же отправился в советскую комендатуру. Первый, кого он там увидел, был Кривонос. Сержант ободряюще похлопал его по плечу: мол, в обиду его не дадут. Но Лешнер хотел услышать эти заверения от начальства, и Кривонос проводил недоверчивого посетителя к майору.