Вечером после встречи с Геленом Стивенсон бродил по тускло освещенным улицам и по Зеепроменаду. Большие белые лебеди спокойно скользили по темным водам. Нити ярких огней покачивались на легком летнем ветерке над головами танцоров и ресторанных посетителей. Стивенсон пытался проанализировать собственное раздражение. Он чувствовал враждебность по отношению к немцам с тех пор, как его отец годами не объявлялся дома, пропадая в оккупированной нацистами Европе. Тогда, будучи школьником, Стивенсон оказался вместо отца во главе большой семьи. Он чувствовал ненависть, глядя в окно на другую сторону маленькой улочки, разрушенную немецкими бомбами. Но когда настала его очередь сражаться, он отказался стать летчиком бомбардировочной авиации, так как не хотел бомбить мирных немецких жителей.
Стивенсон думал о том, насколько легче и спокойнее для его души было бы поверить в то, что эта нация все же изменилась. Стивенсон вырос с убеждением, что лучший способ вылечиться и вылечить — это забыть. Но как забыть зло, сотворенное нацией, которая и теперь решительно не хотела задуматься о своей совести и никогда не признавала собственных ошибок? Германия слишком легко расплатилась за все преступления повешенными в Нюрнберге. Теперь же немцы стали хвастаться достижениями, которые приписывали нацистскому прошлому, — дисциплиной, промышленным прогрессом, великими военными победами. Стивенсон часто слышал, как образованные немцы, интеллектуалы, повторяли одни и те же слова: «Если бы мы победили в этой войне, нас бы считали великой нацией. То, что на нас повесили ярлык негодяев, — всего лишь следствие нашего поражения».
Стивенсон как-то встретился со своим мюнхенским другом, профессором, чьим хобби являлась журналистика. Это был уже немолодой человек, прекрасно разбиравшийся во всех тенденциях современной Европы. (Не станем упоминать его имя или намекать, кто это такой.) Он был солдатом, участвуя в Сталинградской битве, хорошим солдатом. В Германии в это время насчитывалось 3000 генералов и 320 000 офицеров. Он оказался одним из тех тысяч, переживших советский плен.
— Ты выглядишь расстроенным, — сказал он.
Стивенсон согласился. Тогда он предложил:
— Тебе трудно поверить, что времена не изменились. Ты достаточно умен, чтобы понять: США не располагали информацией о России, когда появился Гелен с тоннами своих материалов. Только у него имелись полномочия допрашивать заключенных, вернувшихся из плена. Ты знаешь, он верно определил задачи, вставшие перед армией ГДР. Он докладывал, что там создадут двадцать четыре пехотных полка, семь артиллерийских, три танковых и так далее — всего около 48 750 военных соединений. Он промахнулся немного, но подобная неточность стоила западным союзникам очень дорого и привела впоследствии к другим ошибкам. Организация Гелена совершала ужасные ошибки, так как секретность мешает людям, подобным Гелену, и приводит их к утрате чувства реальности. Реальность — это не детали в документах и докладах, это то, что люди говорят за кружкой пива на улице. «Реальностью» Гелена оказалось возвращение к своим навязчивым идеям, в то время как новое немецкое поколение, оглядываясь на