3
Ну что ж, спасибо О. С — вой: написано хоть и корявенько, зато попросту и, главное, своей рукой.
Н. побеспокоил внизу дежурную, она безропотно, но спросонья хмуро поднялась, погремела тяжелым замком, выпустила странного жильца на крыльцо. Он пошел вверх по дороге, отрезающей круглый луг от хат на западе. И остановился. Таманская ночь, полная печали и сиротливой вечности, стерегла часы небытия, те часы, когда темная земля остается без живых голосов. Все таится от того, кто не спит, и надо только смотреть и молчать, — слово мгновенно разрушит согласие с миром.
В минуты созерцания вечности, когда никого рядом нет, тысячелетняя пропасть и тиканье стрелки твоей жизни неразрывны: нет, кажется, границы между князем Глебом, измерявшим ширину Керченского пролива, О. С — вой, писавшей в 1911 году мемуары, и заведующим, который скоро проснется.
В таком настроении он покинул Тамань.
Сто лет спустя после путешествия О. С — вой из Тамани в Екатеринодар трудно было представить, как бы это он четыре дня терпел «перекладную тряску» и многочасовые остановки — с обедом на обочине, отдыхом, неуютным сном. Твердая асфальтовая полоса влетала под колеса мягкого автобуса. Отвыкли люди от тянучего жития в пути, от пеших недельных странствий, от того, что ближайшая деревня — даль. Как одиноко было кругом! Нынче мигом проскочили Сенную, Старотитаровскую, Джигинку, Варениковскую. Ни лошадей, ни волов— жжикали мимо машины, машины, скользко мигали тополя, шофер спешил, но все равно казалось, что до реки Кубани возле стольного града еще скучных верст многовато. Следы прошлого, как выясняется, дольше всего держатся в бумагах. По всей великой степи названия холмов, горушек, лощин и воинских кордонов утрачены устной молвой навсегда, а ведь зачем‑то же точный ум нарекал их прозвищем, именем человека, передавал из поколения в поколение, порой сочинял о них легенды, песни. Мимо безымянного едешь, точно по чужой стороне. Там, где память о местности выжжена, нечего говорить о каком‑то воспитании в духе отеческих традиций. В любом таком поселочке люди живут без преданий, дети — без поэзии старины.
И так же в городе.
Вот уже приближались к станице Афипской (Георгиеафипской когда‑то), вот за Энемом едут по закубанским топям, по той низине, где раньше дремали камышовые чащи, а чуть сбоку, на сухой делянке, устраивались в военном казачьем лагере танцы на разостланном брезенте. Не были ли то Чибийские плавни? Или они с другого конца города? Кто теперь подскажет? Если бы в Чибийских плавнях продавались аккумуляторы, авто-