Я не одинок в своем чувстве. На своеобразное свидание со своим прошлым пришли зрители в новый, получше иного театра, клуб госплемзавода «Красноармейский». Крючкова приветствовали как очень — очень своего, близкого душе человека. Его имя слилось с нашей личною жизнью — в этом тайна неубывающей популярности артиста. «Можете спрашивать меня о чем угодно, я могу разговаривать с вами до полуночи». Зрители, правда, пощадили его почтенный возраст, но все главное было сказано и самим Крючковым, и отрывками из его фильмов, и юбилейным, дружеским словом с экрана Бориса Федоровича Андреева («То был его последний съемочный день в жизни», — заметил Николай Афанасьевич).
До сих пор к нему всюду идут не организованные «представители от коллектива», а сами люди.
— Народ… — любит повторять Николай Афанасьевич. — Народ… — подчеркивает он нечто глубинное, коренное в человеке. — Народ… — говорит, когда устанет, но все равно примет кого‑то, когда хочется ему быть с человеком потеплее, повнимательнее…
— Вы мне позволите, Николай Афанасьевич, спеть для вас… — сказал в совхозе один молодой механизатор. — В знак благодарности и уважения.
— Прекрасно!
— Вы же любили петь…
— Да! — произнес Крючков тоном горячего согласия. — Да — а… — сказал тише. — Да — а…
Утром я зашел к нему в комнату. На коленях у него был баян. Отвыкшими пальцами Николай Афанасьевич все‑таки подобрал несколько мелодий из своих фильмов, мелодий, всем нам знакомых, и закончил песней, поднимавшей когда‑то бойцов в атаку.
Три танкиста, три веселых друга
Экипаж машины боевой…
И так везде, где бы он ни появлялся. Везде вокруг него люди, люди, комната открыта, чайник всегда греется, и он все рассказывает, рассказывает…
— Чувствуете ли вы себя в жизни счастливым? — спросил его кубанский поэт.
— Да — а… Я люблю людей… — добавил он после молчания медленно, по слогам, как‑то особенно задушевно и просто. — Да — а… Да…
Первый раз просидели мы с ним за разговором в Кропоткине до трех часов ночи. Старшие наши товарищи бережно спрашивали: «Николай Афанасьевич, вы не устали с дороги?..» — «Посидим, не так уж мы часто, друзья мои, встречаемся… Чаек… А как, а как же!» Можно бы сидеть и до утра — как в своем доме с родными. Мы ведь уже жили вместе, давно — давно, в те послевоенные годы. Да, сидеть бесконечно. Улыбаться, когда артист на разных тонах повторяет свое «да! да — а, да», слушать, как 10 октября 1941 года (уже гремела война) сдавали веселый фильм «Свинарка и пастух», как через много лет приехал он под Николаев, где снимали «Трактористов», и нашел кого‑то из членов бригады, как объезжал он фронт («Вы покажитесь хотя бы, — просило командование, — и это уже взбодрит солдат»), какими были другие наши любимцы — Борис Андреев, Михаил Жаров, Петр Алейников, Василий Меркурьев. Но главное вот что: общее чувство родства с гулким временем послевоенного возрождения!