Из моего родного Новосибирска, куда он ездил в академгородок к своему ученому сыну, пришла и правда цидулка. К ней было приложено заявление в ученый совет университета: «Моя докторская диссертация».
Через месяц мы с ним распивали чай с медом.
Оказалось по диссертации, что в V веке нашей эры все славянские племена Европы объединил в «одно государство» некий великий полководец Богдан Гатыло, киевский князь. «Под этим именем он вошел в мировую историю».
Я поднял на будущего доктора наук удивленные глаза.
— Шутишь, и шутишь, и шутишь, Кузьма, — укорил я. — Где это можно выцарапать?
— Некоторые моменты у киевского краеведа и моего друга И. Б.
— Коростыль добрый хлопец, хотя он был постарше меня и не такой всесторонне образованный. Мы с И. Б. опровергаем Геродота, которому слепо доверять нельзя. Все историографы совершали ошибку, преклоняясь перед авторитетом грека. Богдан Гатыло, хочешь знать, брал дань с Древнего Рима. Сам папа просил униженно — не разорять Рим. И Гатыло пожалел Рим, его культуру. — Он подумал — подумал и добавил: — Архитектуру. Библиотеки.
— Сейчас ты очень похож на моего Юхима Коростыля из «Осени в Тамани».
— Вот запорожцы! Как они живучи! Ты похож на них.
— И друга И. Б. припиши сюда же. Мы с ним доказали, откуда пошло слово «казак». Воины одного племени брили голову на темени, оставляли косу как признак рыцарства, и все они называли себя «косачи» — рыцари. КОСА, КОСАЧ, КОСАК — слова претерпели за века изменения и… вот тебе: КОЗАК, а позже КАЗАК. А потом оно перекинулось на Запорожье. Так и запомни, что сказал я тебе это в 1973 году в мае месяце, когда приходил с трехлитровой банкой меда. А в дневнике запиши: «Сегодня принимал доктора исторических наук и своего сподвижника по цеху К. Ф. Катаенко. Состоялся полезный обмен мнениями».
Я никогда не скучал с ним, а сиживал он у меня по нескольку часов. Любил он читать вслух «Письмо запорожцев турецкому султану», затем передразнивал авторов статей, изредка появлявшихся в прессе, шельмовавших прошлое бесовским языком. Все там тогда были сукины дети, все жульничали и пили чужую кровь, Екатеринодар был городом лабазников и рвачей, негодяев-купцов и проклятых офицеров. Стоял как бы сплошной мат в адрес родного прошлого. Думаю, что веселый Кузьма читал это с угнетенным чувством. Ведь брани никто не перечил. Когда замазали белилами фрески в Троицком соборе, писатели, гнавшие Кузьму от своих ворот, гневного голоса не подали. Навязывание сию минуту нужного взгляда на нашу историю влияло на всех. О прошлом со знаком минус разрешалось писать что взбредет в голову. «За это ругать не будут». Как на почве разрушительной стихии, вседозволенности можно было расти? Даже старые люди привыкали к глумлению. Не к кому пойти и пожаловаться.