За юношеской риторикой сообщения только что поступившего в университет студента чувствуется интерес к целостному взгляду на историю, к ее рассмотрению с «высокого места», с точки зрения общих и возвышающих душу идей. Интерес этот (без которого немыслима философия истории П. Я. Чаадаева) разовьется и станет характерной чертой творческого облика и брата Михаила — Петра.
Умение видеть значение фактов и событий не только с «высокого места» сблизило Петра Чаадаева с будущим автором «Горя от ума». «Крайне огорчен, князь, — писал в одной из записок Александр Грибоедов Ивану Щербатову, — быть лишенным удовольствия присутствовать на Вашем собрании, тому причина мое недомогание. Рассчитываю на Вашу любезность, надеюсь, что Вы доставите мне удовольствие отужинать у нас сегодня вечером. Вы меня очень обяжете, согласившись на мое приглашение, так же как Ваши кузены Чаадаевы, члены собрания…»
Дружба, основанная не только на научных интересах, но и на чисто человеческих симпатиях, связала с университетской скамьи братьев Чаадаевых и с Иваном Якушкиным, который с большим интересом изучал античную историю и любил выделять в ней в студенческих разговорах черты демократического республиканского правления.
С каждым годом все заметнее становились для окружающих выдающиеся интеллектуальные качества и многосторонняя ученость Петра Чаадаева, в которой был, однако, недостаток, характерный для всей системы просвещения этого времени в целом. В 1811 году журнал «Вестник Европы», рассуждая о постановке обучения в Московском университете, выражал надежду, что скоро должно наступить время, «когда университет будет иметь своих кандидатов по всем частям учености, а следовательно, и не будет принужден вызывать чужестранных наставников для преподавания наук российскому юношеству на чужестранных языках». Но не только университетские, а часто даже и публичные лекции читались на иностранных языках, что приводило к определенным противоречиям. Так, прекрасно владея основными европейскими языками, свободно читая по-гречески и по-латыни, Петр Чаадаев, как и многие его современники, совершенно не изучал в университете русского языка. Позднее он, говоря о себе, что ему легче излагать свои мысли по-французски, чем по-русски, видел в таком положении результат «несовершенства нашего образования».
Но не только философия, история и другие науки занимали одаренного студента. Молодой человек частенько менял наряды, платя большие деньги портным, сапожникам и шляпных дел мастерам. «Одевался он, — замечает Жихарев, — можно положительно сказать, как никто. Нельзя сказать, чтобы одежда его была дорога, напротив того — никаких драгоценностей, всего того, что зовут «bijou», на нем никогда не было. Очень много я видел людей, одетых несравненно богаче, но никогда, ни после, ни прежде, не видал никого, кто был бы одет прекраснее и кто умел бы столько достоинством и грацией своей особы придавать значение своему платью. Я не знаю, как одевались мистер Бруммель и ему подобные, и потому удержусь от всякого сравнения с этими исполинами всемирного дандизма и франтовства, но заключу тем, что искусство одеваться Чаадаев возвел почти на степень исторического значения».