— Обижаешь, Саймон. Неужели я похож на идиота? Он одним глотком допил пиво, деликатно вытер рот салфеткой и предупредил:
— Эйб — редкая сволочь, не то что большинство художников. Когда зацепишь его, будь поосторожнее.
— Обязательно, Лулу, обещаю. Кстати, никаких сведений о том, кто скупил картины?
Лулу долго теребил незажженную сигарету, прежде чем пробормотать:
— Ходят слухи, что это может быть старый Олаф Йор-генсон.
Вот это сюрприз! Да еще какой! Саймон в жизни не вспомнил бы про Олафа!
— Самый богатый швед в мире? Судовладелец? Но я слышал, он почти слеп, умирает и давно уже покончил с собирательством.
— Да, все так говорят. Зачем покупать картины, если ты слеп, как летучая мышь, и не можешь их видеть? Но одна из моих девочек в музее «Метрополитен» утверждает обратное. Она одна из хранителей, и у нее повсюду уши. До сих пор она никогда не ошибалась, так что я ей верю.
— Олаф Йоргенсон… — медленно повторил Саймон, потягивая пиво. — Ему уже хорошо за восемьдесят. Последние пятьдесят лет собирал в основном европейское искусство, от средневекового до конца девятнадцатого века. Говорили, что после Второй мировой он наложил лапу на пару личных коллекций, украденных из Франции и Италии. Насколько я знаю, ни один экземпляр его собрания не приобретен законным путем. Все картины висят в специально оборудованных хранилищах с датчиками контроля климата, и он единственный, у кого есть ключ. Не знал, что он начал коллекционировать современных художников вроде Сары Эллиот. В жизни не занес бы его в свой список. Лулу пожал плечами.
— Ты сам сказал, Саймон, у этого типа крыша поехала. Кто знает, что у такого на уме, особенно когда до ста лет осталось всего ничего. Правда, его сын такой же псих, почти круглый год проводит на яхте. Его зовут Йен: жена старика была шотландкой. Так или иначе, делами управляет он. Со своей чертовой яхты.
Саймон едва заметно кивнул хорошенькой женщине, сидевшей у стойки и последние несколько минут не спускавшей с него глаз, потом отвернулся и подвинулся ближе к Лулу, желая показать, что занят разговором.
— Но ты уверен, что именно Олаф купил картины?
— У меня не один источник информации. Сам знаешь, мои птички всегда готовы петь. Я подсыпал им семян, они запели громче, но слова были одинаковы. На сто процентов? Не уверен, но уж больно слаженный хор получается. Кстати, я потратил штуку баксов на то, чтобы заставить их открыть клювики.
— Ладно, Лулу, внакладе не останешься, — заверил Саймон, вручая ему конверт с пятью тысячами. Лулу, не считая, сгреб конверт и сунул в карман кашемирового пиджака.