Он молча смотрел то на меня, то на замок.
— Смотрите, — сказала я, — если это успокоит вас обоих, вот вам ваша золотая монета. Забирайте ее и своего медведя и уходите, чтобы избежать того, что якобы угрожает вам в замке.
Мальчик посмотрел на протянутую ему монету, но не шевельнулся, чтобы взять ее.
— Вы смеетесь надо мной, — мрачновато проговорил он. — Вы же заплатили еще и Стивену! Было бы смешно обманывать вас и принимать подаяние только потому, что замок на закате выглядел черным. Я помнил бы об этом всю свою жизнь и презирал бы себя. Как вам будет угодно… — добавил он и с тем же небывалым изяществом, с которым поклонился мне в ответ на мою просьбу в начале нашего знакомства, встал рядом со мной и дал понять, что готов следовать за мною по подъемному мосту.
Довольная тем, что мне удалось хоть немного изменить настроение музыканта, я шагнула на мост. Когда мы вошли в замок, тревога мальчика улеглась и он с интересом оглядывался по сторонам. Мы направились к конюшне, и, убедившись в том, что медведя надежно устроили в пустом стойле, я послала одного из мальчиков-грумов за медом, а другому строго наказала, чтобы зверя никто не дразнил и не приставал к нему.
— Вы очень добры, — тепло, по-дружески поблагодарил меня мальчик.
Помню, я подумала о том, каким ошибочным было его суждение обо мне. От природы добрый человек добр ко всем. Про меня так сказать нельзя. Что-то внутри меня — возможно, сам дьявол — позволяет мне быть доброй только к тем, кому, хотя бы временно, хуже, чем мне. Это может быть неловкий юный паж, попавший в немилость, сквайр, тоскующий в изгнании, а также собаки, мулы, ослы — к ним я добра неизменно. К обычным же людям я добра лишь тогда, когда они больны, несчастны и вызывают жалость. И это, разумеется, легко понять, потому что ко всем обычным людям, будь то всего лишь прачка, при условии, если она здорова и сложена как нормальный человек, я испытывала ревность.
Когда мы шли к Башне королевы через покрытую слоем пыли площадку для турниров, я, слушая слова мальчика о своей доброте, прекрасно понимала, что год назад мне и в голову не пришло бы привести его в замок, чтобы Беренгария со своими дамами могли насладиться музыкой. Год назад Беренгария, неотразимо прекрасная, законная дочь, любимица отца, очаровывающая каждого, кому доводилось с нею встречаться, была для меня олицетворением всего желанного и ненавистного. Год назад я просто слушала бы пение этого мальчика, эгоистично радуясь тому, что у меня есть хоть что-то, чего нет у нее.