— Теперь ушли все мои братья. А Иоанн мне не брат — его поведение было вызывающим с колыбели. Ушли все мои красивые, храбрые, веселые братья!..
Беренгария тоже плакала, проливая слезы изысканно-изящно. Я знала как никто другой, что весь бурный цвет ее страсти к Ричарду увял и выцвел под холодным зимним ветром разочарования, что сапфиры и серебро оказались стекляшками и оловом. Но смерть — или хотя бы слух о смерти — несет с собой ассоциацию святости, некий романтический ореол. Недостатки умершего отступают, их место занимают достоинства и начинают сиять с новой силой, и вдова даже дрянного человека забывает годы несправедливости и помнит только доброту, каждое слово сочувствия. Это относится и к умершим женщинам. Разве наш отец устанавливал тот великолепный мемориальный алтарь в память сумасшедшего создания, прыгнувшего на него и вцепившегося в него своими когтями? При жизни можно утратить иллюзии, смерть же приносит их с почти неопровержимой очевидностью. И Беренгария плакала — не по мужчине, оставившему ее ради Рэйфа Клермонского, а по рыжеволосому рыцарю, которого увидела с дамской галереи в Памплоне, и печаль ее была достаточно искренней.
Я завидовала сестре и жене — они могли плакать. Я же не могла позволить себе слез по лютнисту, по-видимому, разделившему судьбу короля. Но и не могла полностью поверить в версию кораблекрушения: ведь на поясе не было следов соленой морской воды. Однако я понимала шаткость этого свидетельства. Ричард мог продать или потерять пояс, его могли у него украсть задолго до того, как над ним сомкнулись морские волны.
И порой я думала, что, будь Блондель мертв, я знала бы об этом. В памяти все время всплывал тот день и вечер в Акре, когда я не могла ни есть, ни спать, а солнце для меня закрылось тучами, словно разразилась песчаная буря. Ничего не случилось, не было даже пустяковой причины. Причина крылась в моем несчастье! Но я буквально утонула в нем. А в очередном письме, коряво написанном левой рукой, Блондель сообщал, что в такой-то день его ранили, но он был отомщен. И я поняла, что его ранили именно в тот день с затянутым облаками ужасом. Нет, я знала бы о его смерти.
Вслух же я, разумеется, могла высказать свои догадки только о поясе, не побывавшем в море. И мне пришлось подробно рассказать о том, где я его нашла, как искала более детальные сведения, и смиренно принять упреки в том, что до того момента все это скрывала.
И тогда Беренгария сказала, что мы не можем больше оставаться в Риме, надо быть ближе к центру событий. Упаковав вещи, мы уехали в Манс на Майне, где сэр Стивен, завершив свои дела в Руане, и нашел нас на обратном пути. Там нас покинул молодой Санчо, и мы осели в городе, в котором все шире распространялись слухи о судьбе Ричарда.