— Я еду в Руан, — объявила она, поставив колокольчик на место. — Если многие думают так же, как вы, граф Иджидио, — а я не сомневаюсь, что так и есть, — мне следует поехать туда и сделать все возможное, чтобы доказать им, что это правда. Кроме того, я должна увидеть Блонделя и услышать все от него самого.
— И я с тобой! — воскликнула я, потому что она выразила и мои мысли.
— Я поеду быстро, — предупредила Беренгария.
— Я тоже.
Иоанна молча смотрела на нас обеих.
— Я не останусь здесь одна. Я… я… — Она взглянула на графа. Расставаться с ним ей не хотелось, с другой стороны, он только что приехал и вряд ли был расположен ехать ночью обратно.
— Граф Иджидио, разумеется, будет нас сопровождать, — мягко проговорила Беренгария, и, клянусь, я не могла бы сказать, прозвучала ли в ее голосе наивность или хитрость. — Мы едем ради служения королю. — Она повернулась к заспанному пажу, приглаживающему в дверях взъерошенные волосы, и отдала необходимые распоряжения. Дочь старинного королевского рода, жена короля, она в тот момент была вполне достойна своего ранга и так величественно несла на себе украшение из стекла и олова, словно это была бесценная реликвия.
Я была потрясена изменениями, происшедшими в Элеоноре. В Памплоне, Бриндизи и Мессине я нередко удивлялась тому, как ей удавалось сохранять не только физическую энергию и остроту ума, но и свою внешность. Она приехала в Наварру сразу же после шестнадцатилетнего изгнания, фактически, из заключения в Винчестере, и порой мне казалось, что те годы словно законсервировали ее, как воск, которым хорошая хозяйка покрывает на зиму яйца. Она вышла оттуда с ясным умом, полная энергии, равной которой я не знала, и выглядела гораздо моложе своих лет. Теперь ее вид вполне соответствовал возрасту, если не сказать хуже. Красивое, словно литое лицо обесцветилось, его стянули глубокие морщины вокруг рта, на впалых висках и около глазниц появились коричневые пятна. Роскошные волосы стали совершенно седыми и казались слишком тяжелыми и безжизненными, чтобы их можно было привести в порядок; у нее появилась привычка нервно поглаживать их, погружая в них пальцы. Но в глазах горел прежний неугасимый огонь.
Несмотря на то, что Беренгария постоянно торопила нас, путешествие из Манса в Руан заняло почти три дня. К нашему приезду последней новости было уже семь или восемь дней, и Элеонора не потеряла времени впустую. Письма к Папе, императору, Генриху Жестокому и Леопольду Австрийскому были отправлены по назначению.
Мы не успели отложить в сторону забрызганные грязью плащи и согреть озябшие руки, а Элеонора уже выложила нам все, что ей удалось сделать для освобождения Ричарда, в частности поведала о типично аквитанском приеме — в прошлом принесшем ей прозвище Волчица.