Отойдя в сторону, она оставила свободным пространство, лежавшее передо мной, и мне стало видно все происходящее по другую сторону бездны. Я увидел Гриса — вернее, то, что от него осталось. Зловещие отблески огня играли на белых окровавленных костях и на шелковистом волосе хвоста и гривы — единственного украшения лошади. Ребра торчали подобно какой-то ужасной клетке, из которой, судорожно извиваясь, выползало кровавое месиво внутренностей. Мясо с бедер и плеч было содрано, как и с шеи, в тепле которой я находил утешение своих печалей.
Вид растерзанной лошади окончательно привел меня в сознание. Я понял, что все еще нахожусь на земле и что на ней происходят такие ужасные вещи, которые и не снятся обитателям ада.
Я прошу у Всемогущего Господа прощения за эту мысль. Он не пожелал сотворить чуда, о котором я молил его, и, поняв это, я в ужасе отрекся от него. Высокочтимый, любимый, всеведущий Отец, прости меня за то, что я пожалел о том, что Грис достался твоим беднякам, как брат Лоренс пожалел каплуна… Но ведь я любил этого серого мерина, а он любил меня, и его внезапное превращение в массу костей и грязи в луже крови потрясло меня и наполнило ужасом.
Женщина подошла ко мне и села рядом. По-прежнему защищая руки от ожога подолом юбки, она расчленила часть лошадиной ноги, немного подула на горячие куски, отдала каждому из детей его долю, а потом, как волк, набросилась на оставшийся кусок. Мясо снаружи почернело и обуглилось, внутри же оставалось сырым, и по мере того, как она ела, расплавленный жир и кровь — жизненные соки лошади — вырывались из недожаренного мяса, покрывая брызгами руки, подбородок и одежду. Другие голодные бедняги последовали ее примеру, сдирая с костей свои куски мяса. Огонь запылал ярче, и эту странную, жуткую сцену озарило свирепо заполыхавшее пламя.
Я помолился о том, чтобы Гриса хватило на всех, и мяса действительно оказалось столько, что какую-то часть можно было унести про запас. На секунду я подумал о том, что, может быть, чудо, о котором я молил Бога, — увеличение содержимого переметной сумы брата Лоренса — выглядело бы более чистоплотно, благопристойно и менее отталкивающе, но тут же отбросил эту мысль. Даже Христос удовольствовался словами: «Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю мою, но волю пославшего меня Отца».
Затем пришла минута, когда я подумал о том, что же сталось с братом Лоренсом. С усилием приняв сидячее положение, я огляделся. Никаких признаков его присутствия видно не было, и в какой-то момент мой ищущий взгляд остановился на сидящей неподалеку женщине. Она перестала есть, и рука ее вместе с куском мяса упала на колени, а на лице появилось выражение смущения и неуверенности. Возможно, она подумала о том, что я претендовал на причитавшуюся мне долю, или же просто осознала, с каким ожесточением ела. Я попытался ободряюще улыбнуться. Она ответила сумрачным коротким, но пристальным взглядом, поднялась на ноги и, словно движимая непреодолимым влечением, зашагала ко мне. На ходу она свирепо вцепилась в свой кусок мяса, пытаясь разорвать его пополам, и это ей удалось как раз тогда, когда она поравнялась со мной. Без единого слова она протянула мне половину — правда, отвернув лицо в сторону — и через плечо посмотрела назад, опасаясь, как бы за время ее краткого отсутствия кто-нибудь не отнял у детей мясо.