Сама церемония приветствия день ото дня остается неизменной; единственное, что привносит в нее разнообразие — это инспекция жилой площади после того, как я переоденусь в домашнее. Дело в том, что Гомер — существо, которое не может сидеть неподвижно: у него множество самых разносторонних увлечений, да и на выдумку он горазд, поэтому угадать, какому из своих проектов он посвятит себя завтра, задача для моего ума непостижимая.
Была неделя, когда мне казалось, что он решил установить рекорд по количеству предметов, сметенных с кофейного столика в течение одного дня. Мы с Лоренсом оба занимаемся писательством, и естественным образом в доме накапливаются как средства производства, так и продукты писательского труда: ручки, блокноты, отрывные листочки, клочки бумаги, на которых срочно нужно записать осенившую тебя мысль — и все это до поры до времени мирно сосуществовало или, вернее, скрывалось от глаз среди кипы ненужных журналов, дешевых книжек в бумажном переплете, початых упаковок с салфетками, корешков квитанций, использованных билетов, солнцезащитных очков, коробочек с ментоловыми леденцами, пультами дистанционного управления и рекламными листовками с меню тех забегаловок, где готовят на вынос. И вот однажды мы возвращаемся домой и обнаруживаем, точнее, не обнаруживаем на кофейном столике ровным счетом ничего: ни книжек, ни ручек, ни даже пультов дистанционного управления — все это разбросано по полу не хуже, чем на полотнах Джексона Поллока. Совместными усилиями мы с Лоренсом водружаем разбросанные вещи на их законное место; конечно, с некоторыми из них за ненадобностью приходится расстаться; на том мы и успокаиваемся. А напрасно, потому что уже на следующий день все повторяется вновь. Так продолжается неделю, а потом еще одну, и еще. Мы осознавали некую причинно-следственную связь между натюрмортами в духе Поллока и присутствием в доме кошек, но прямых улик против таинственного блюстителя порядка на кофейном столике у нас не было; не было до тех пор, пока однажды я не вернулась домой пораньше и не «застукала» Гомера прямо на месте преступления. Преступником себя он, однако, не считал — напротив, был преисполнен гордости за содеянное, но уж никак не раскаяния.
— Возможно, таким способом он выражает протест против… э-э-э… некоторой захламленности этого места, — поделилась я своими соображениями с Лоренсом. — Возможно, его раздражает, что всякий раз, когда он прыгает на столик, все вещи расположены как-то иначе, не так, как он привык.
Вопросы тайной мотивации кошачьего поведения Лоренса не занимают.