Он приходил каждый день, но в разное время — когда утром, когда днем, когда в сумерках, и Стася, никому в этом не признаваясь, ждала его, ничего не могла делать. Бродила по комнатам, боясь отлучиться из дома, наигрывала неумелыми пальцами оброненные Чоном мелодии на пианино, перебирала свои старые платья и даже барахло Марианны, хранящееся у той со времен ее оперной карьеры, пытаясь как-то по-особенному нарядиться, и однажды, когда ей пришла телеграмма из Петрозаводска с одним словом «Приезжай», порвала ее в мелкие клочья.
…Марианна знала, от кого телеграмма, а Стефан, сколько ни добивался от Стаси признания, к кому она уезжает последние три года с Ленинградского вокзала, не добился от нее ничего вразумительного.
Телеграмму получил он и, вручая ее Стасе, заметил:
— Значит, ты ездишь вовсе не в Питер, а в Петрозаводск?
— Тш-ш! — сказала ему Стася. — Я никуда сейчас не еду.
Марианна же осторожно посоветовала Стасе:
— Поезжай. Тебе сейчас очень нужен совет…
Стася, стиснув зубы, отмалчивалась.
Она буквально считала минуты до появления Чона.
Она знала, что он обязательно явится, и это наполняло ее необыкновенным восторгом, — и вместе с тем чистое ощущение счастья подтачивала какая-то глубокая тревога.
Во-первых, рано или поздно приедет отец, и неизвестно, как он воспримет Чона.
Во-вторых, от коллеги Николая Витольдовича, уже вернувшегося из Бостона, она узнала, что у отца там случился сердечный приступ, а Стася помнила, что ее дедушка умер от инфаркта.
В-третьих, самое главное, она не могла понять, любит ли ее Чон, как она любит его… Об этом ей страшно было думать. Конечно, любит, думала она, чувствуя его ласкающий взгляд на себе; но не так, как она, проносилось у Стаси в голове, когда она замечала, что Чон погружен в какую-то свою думу и не слышит обращенных к нему слов. Где он в такие минуты путешествует душой, в каких пределах витает? И есть ли там она?..
О, он-то был в каждом трепете ее сердца, в каждом вздохе. Только ночью Чон отпускал ее. Он так ни разу и не приснился Стасе.
Как-то Стася попросила Марианну погадать ей на Чона.
В этот день он приходил с утра, побыл часа три, собрал метлой в саду опавшие листья, сгреб их в кучу и сжег, — они со Стасей, обнявшись, долго смотрели, как горела листва.
Чон, наконец, ушел, а Стася отправилась к Марианне, которая в тот день еще не показывалась у них — у нее побаливало горло, и она все утро делала себе ингаляции.
Марианна лежала на продавленном диване, обложившись старыми «Огоньками».
Стася присела на край дивана и стала рассматривать снимок на целом иконостасе фотографий и портретов.