Тепло его руки немного привело меня в чувство, я подняла на парня глаза. Но, видимо, выражение их не успокоило его, а еще больше напугало.
— Анна, что случилось?
— Ничего, Рауль. Ничего. Все в порядке.
— Обманываешь.
— Я получила письмо с угрозой. Но это уже мое дело. Спасибо тебе за помощь. Мне и так неловко за то, что я втянула незнакомого человека в свои проблемы.
— Глупости говоришь! Что за угроза? — Привстав, он попытался заглянуть в монитор моего ноутбука.
По интонации его голоса, по встревоженно нахмуренным бровям я поняла, что движет им отнюдь не любопытство.
— Ничего не понимаю. Переведи, пожалуйста!
Я вяло выполнила просьбу.
— Это уже было? В Москве? Тебе угрожали?
— Вот так же присылали анонимные письма. Подбрасывали их, правда, домой в почтовый ящик.
— Анна, если тебе нужна помощь, если страшно тут оставаться, постараюсь тебе помочь. У меня один друг работает в полиции, могу спросить у него совета.
— Спасибо, — натянуто улыбнулась я. — Но, думаю, угрозы пока лишь на бумаге. Сомневаюсь, что мне могут навредить. Чувствую себя в Санроке в большей безопасности, чем в Москве. Но все равно спасибо. Ты очень отзывчивый парень.
— Правильней сказать, любопытный и общительный, — засмеялся он. — Ты меня очень заинтриговала своей историей. Это раз. Два — интересно было пообщаться с иностранкой. Возможно, дальней родственницей. И три… У тебя очень красивые глаза. Глаза кошки. Глаза Аны Марии.
Я не успела ответить, потому что у Рауля зазвонил телефон.
Он извинился передо мной и торопливо вытащил мобильный.
— Привет, Ракель! — с радостной улыбкой поприветствовал он звонившую.
И мне подумалось, что позвонила ему та девушка, барабанщица, с которой я застала его вчера. Настроение, до этого радужное, как переливающийся на солнце мыльный пузырь, лопнуло.
Когда Рауль окончил разговор, я первая, не дожидаясь, пока он скажет, что ему пора, попрощалась с ним, расплатилась за сок и отправилась домой.
Ракель… Так звали барабанщицу. Имя не менее сексуальное, чем ее игра, чем браслеты на ее запястьях, чем томный взгляд жгуче-черных глаз, чем пирсинг-«мушка» над губой. Ракель и Рауль — даже их имена звучат в унисон, как ее игра и его пение. Рауль и Ракель… С каким-то мозахистским наслаждением я смаковала их имена, меняла их местами, но, как говорится, от перестановки мест сумма слагаемых не изменяется. У меня нет ее сексуальности, моя игра на барабанах не доводит мужчин до экстаза — я никогда не держала в руках даже барабанные палочки. Мой взгляд нельзя назвать роковым, моим движениям недостает кошачьей плавности. И все те уроки аутотренинга, которые давала мне мама, оказались бессильными перед природной сексуальностью Ракель. Они не выдержали удара «тяжелой артиллерии», скуксились, сдулись, стерлись в пыль.