Нередко на бивак прибегали мальчишки из ближних деревень. Кирасиры шутили с ними, потчевали кашей. Охотнее всех возился с ребятами Алевчук. Он ловко делал дудочки из камыша, который срезал по дороге на болотах и возил с собой для такой надобности. Рассказывал смешные или страшные сказки, загадывал загадки, которых знал великое множество.
— Кто знает, что такое: «Вокруг поля обведу, вокруг головы не обвесть»? — спрашивал Алевчук хрипловатым голосом.
И расплывался в улыбке, если детский голос отвечал:
— То, верно, глаза, дяденька.
— А что ж такое: «Сидит дед, во сто шуб одет, кто его раздевает, тот слезы проливает»?
— Лук! — кричали сразу несколько ребят.
— Ну, ладно. То все просто, а кто же таков: «Встанет — выше коня, ляжет — ниже кота»? — сыпал Алевчук.
Наслушавшись таких разговоров, Иванов как-то спросил:
— Видать, ты мальчишек любишь. Чего же не женился?
— Солдат разве сдуру то сделать может, — ответил Алевчук. — Вот отлупят фухтелями за какую малость да заперхаешь кровью, как я, так что со вдовой да с детьми станется? А и здоров, так сладкое ли солдатовым чадам житье? Сначала бедность, а потом мальчишки — в кантонисты, а девки куда?.. Еще не хуже ль?..
Часто перед сном конногвардейцы пели, сидя около глохнувшего костра. Иногда песни, что помнили с деревенских молодых лет, но чаще солдатские, которые рассказывали про походы, про небывалое счастье, как свиделся ненароком со своими кровными, про любовь с красной девушкой. Иванов тоже теперь запел. Он знал немало песен, но кирасирам особенно нравилась та, которой выучился в Стрельне, у бывшего улана, вахмистра Елизарова. Начиналась она так:
Мы солдатушки-уланы,
Наши лошади буланы,
Мы под городом стояли,
Под Можаем воевали…
Потом шел рассказ, как заехали во слободку, а в ней во вдовий домик и просятся на постой. Когда же взошли в дом:
То посели все на лавки,
Все на лавки по порядку.
А большой гость впереди сел,
Молодец собой, а висками бел.
А вдова стоит у печки,
Поджала рученьки к сердечку…
Расспросив вдову, давно ли она вдовеет, «большой гость» предлагает ей подойти ближе и снять с него кивер.
— Что не в нем ли полотенце?
Не твое ли рукоделье?
В полотенце узелочек,
В узелочке перстенечек.
То не наш ли обручальный?
Тут вдова, узнав гостя, будит детей:
— Вы вставайте, милы детки,
Раз приехал ваш родитель…
Но сыскавшийся супруг останавливает ее:
— Мне не век здесь вековати,
Только ночку ночевати,
Дальше ехать воевати…
Почти каждый вечер кирасиры просили Иванова повторить эту песню и скоро уже подтягивали ему. Слушая, Красовский, по обыкновению, бормотал непонятное: «Omne ignatum pro magnifico»