Он действительно был когда-то красавцем: рослым, подтянутым блондином с начальственным подбородком и проницательным взглядом в действительности серо-зелёных, а на снимке просто серых глаз. Объезженных этим ковбоем лошадок, в большинстве своём подобных Ирме мастью и экстерьером, набралось бы на целый табун, но ни одну из них Фридрих, бывший бескомпромиссным холостяком, не пожелал стреножить брачными узами, и впоследствии, сморщившись и обрюзгнув, часто жалел об этом.
Он не боялся умереть, но страшно устал от бессемейного одиночества, становящегося особенно невыносимым в рождественскую ночь.
Автобусный маршрут оказался долгим и потому весьма утомительным. «Надо было взять журнал или газету», — укорил себя полковник. Ему скоро наскучило глазеть в окно на отбеленные и выглаженные снежной зимой поля, мечтая об упругих ляжках фройляйн Блюменкранц, и он забылся тяжёлым сном. Ему приснилось, что он пытается угоститься балютом, но утиный эмбрион от прикосновения ложечки внезапно оживает и начинает с пронзительным свиристением бегать по пиале, стрекоча лысыми крылышками и пытаясь взлететь; «Хватайте её, герр Краузе!» — улюлюкает за кадром сна дядюшка Айнтопф, и полковник вдруг догадывается, что этот эмбрион — Ирма...
Он проснулся в холодном поту и с давящей болью в груди, и чтобы снова не задремать, стал слушать беседу двух сидящих впереди него сельских жителей — они не были знакомы, понял полковник, просто в одном направлении ехали домой из города.
Согласившись друг с другом, что цены на комбикорм для кроликов беспардонно завышены, крестьяне перешли к окрестным известиям.
— А у нас в прошлом месяце пасторша умерла, — поделился грустной новостью первый крестьянин.
— От чего?
— От рака. За три месяца сгорела. Красивая была, молодая ещё.
— Жалко её...
— Ага...
Оба крестьянина надолго замолчали, сокрушённые жизненной несправедливостью. Молчал и полковник, вспоминая похожую смерть жены дядюшки Айнтопфа.
На следующей остановке второй крестьянин сошёл.
Когда автобус вновь разогнался, полковник завязал разговор с оставшимся крестьянином и вскоре выяснил, что живёт он в той самой деревне, неподалёку от которой находится усадебка дядюшки Айнтопфа.
— Я последний раз видал его года два назад, когда он покупал у меня залежалую говядину, — поведал Ганс. — Ну и чудной же парень! Статный, обходительный, одет по-городскому — а разит от него так, что глаза режет! Я как-то не выдержал и спросил его, не перепутал ли он дохлую крысу с мочалкой, а кусок дерьма — с мылом, а он в ответ пробурчал, что я ничего не смыслю в здоровом образе жизни! И улыбка у него скверная — все зубы наружу, аж не по себе становится: а ну как вцепится в глотку своими волчьими клычищами!..