Встал он на час позже, чем обычно, и едва успел умыться, как раздался звонок в дверь. Это ещё кто, недоумённо подумал Архипов, шлёпая в прихожую. Тимофей Гермогенович обещался прийти ближе к полудню.
За дверью стояла Кира.
— С добрым утром, — сказал Архипов. Он был в одних семейных трусах. — Чего так рано?
Кира сделала извинительную гримаску.
— Ну проходи, раз пришла... А Тимофей Гермогенович где?
Кира протянула обрывок бумаги.
— Это от него?
Кира кивнула. Архипов взял бумажку, опознав в ней кусок репродукции одной из своих иллюстраций. Обидеться он не успел, равно как и припомнить, к какому произведению она относилась: на её обороте прытким почерком, но слабой и несомненно дрожащей рукой было выведено: «Приходите скорее, умоляю вас!».
— Что случилось? — встревожился Архипов, перечитав записку вслух.
Кира неопределённо и нетерпеливо пожала плечами. Только сейчас Архипов заметил, что она очень сильно взволнована.
— Подожди, — скомандовал он, — я сейчас!
Кира кивнула. Архипов убежал в спальню, натянул шорты и тишотку не в тон, вернулся:
— Пошли!
На улице было прохладно, на шершавом асфальте сверкали отполированные лужи — ночью прошёл сильный дождь. Архипов шагал стремительно и напролом, хлюпая вьетнамками, и Кира, старательно огибающая каждый водоёмчик, едва поспевала за ним, постоянно сбиваясь на бег.
— У тебя ключ есть? — выдохнул Архипов, подходя к железной двери подъезда, и Кира протянула ему связку.
Тимофей Гермогенович обнаружился в гостиной. Он беспомощно, как перевёрнутая черепаха, распластался на диване. На стуле возле стояла чашка с водой и валялся блистер каких-то таблеток.
— Что с вами?! — ужаснулся Архипов.
— Голова... — простонал Тимофей Гермогенович. — Раскалывается так, что тошнит даже... Я анальгин выпил — не помогло...
— Нужно вызвать «скорую»! — Архипов засуетился, захлопал себя по карманам. — Блин, я мобильник дома оставил! У вас есть телефон?!
— Не торопитесь... — прошептал Тимофей Гермогенович. — Присядьте, прошу вас... Мне нужно рассказать вам...
«О чём? — чуть было не ляпнул Архипов. — О бриллиантах, зашитых в гамбсовском стуле?» Он трудом подавил нервный смешок.
— Садитесь же! — потребовал старик. Его голос слегка окреп, в нём послышалась если не сталь, то медь. Архипов растерянно подчинился. Выслушивать исповедь умирающего мне ещё не приходилось, смятенно подумал он, аккуратно убирая лекарства и посуду на пол.
— Моя фамилия — Сефериадис, — Тимофей Гермогенович поведал об этом так, словно признавался в убийстве. — Говорит она вам о чём-нибудь?..
Ни о чём, хотел сказать Архипов, но сразу же вспомнил.