Федька, не сводя глаз с картинки на переплете, ринулся в воду. Режущим холодом охватило ноги выше колен, потом живот. Но рука уже уцепилась за край переплета.
Прижимая к себе книгу, Федька полез обратно. Словно пудовые гири навесил кто-то на ботинки, на полы пальто. Поскользнувшись, Федька обрушился в воду, погрузился по плечи. Вода выбила книгу из рук. Он забарахтался, вопя в голос. Вдруг какая-то неведомая сила рывком потянула его вверх.
И вот он уже стоит на земле, трясясь, лязгая зубами. Над ним взволнованное, рассерженное лицо Николая, сына тетки Прасковьи. Николай держит Федьку за плечи и кричит на него:
— В брод полез? Зачем? Остолопина!
— Кни-и-жка… у-у… топи… лась! — Зубы у мальчишки выбивают дробь.
Немного погодя Николай в одной форменке крупно шагает по мокрой дороге, взвалив на спину Федьку. Кое-как отжатое и свернутое Федькино пальтишко вместе с портфелем Николай несет в руках. Федька прижимается к теплой спине. Сверху его пригревает училищная шинель.
* * *
Мать была дома. В новой оранжевой кофточке с рюшками на груди она сидела на лавке у стола рядом с приезжим плотником из бригады, которая работала на строительстве фермы.
При виде Николая с Федькой на спине мать испуганно вскочила. Николай свалил Федьку на лавку, на то место, где она только что сидела.
— Получайте с доставкой!
— Откуда это он? — оторопело спросила мать.
— Нырял за какой-то книжкой. Прямо в одежде. — Николай снял с Федьки свою шинель и принялся ее отряхивать.
В избе было натоплено, но Федьку опять продрала дрожь. Постукивая зубами, он ежился в мокрой рубашке и косился на плотника. Ему уже случалось видеть этого мужика. Но только сейчас Федька заметил, что плотник-то образина: большерукий, приземистый, лицо корявое, а главное, небольшие глазки из-под густых нависших бровей все поглядывают на мать. Она уже оправилась от неожиданности и, сдирая с Федьки тяжелые, разбухшие от воды ботинки, кричала:
— Пропасти на тебя нет! Обувь-то, обувь как есть пропала! Озорник проклятый, я тебе ужо покажу за твои проказы! Утоп бы, и что тогда? — От крика оранжевые рюшки на ее груди колыхались.
— Ну, я пошел, — сказал Николай. — Клавы дома, что ли, нет?
— На речке белье полощет. Хулиган ты отпетый! — Это, конечно, относилось к Федьке, а не к Николаю, за которым уже закрылась дверь.
— Н-да, происшествие, — промолвил плотник, пошевеливая бровями.
— По чему я теперь читать буду-у? — выл Федька, вертясь на лавке, норовя, будто невзначай, задеть мокрым рукавом плотника, измочить ему пиджак.
— Скидай рубаху-то, оголтелый, портки! Все скидай! Порося чертово!