Она бы объяснила, но Леха не желал объяснений. Он упрямо тащил ее прочь от бабочек.
– Тут зала… и тут зала… и еще одна…
Комнаты были подавляюще одинаковыми. По форме. Размеру. Содержанию. Черное. Красное и золотое. Менялись пропорции, но не цвета.
– И как тебе хата? – Леха выпустил Алинину руку.
Они стояли в узкой длинной комнате с зеркальной стеной, разрисованной рыбинами. В зеркале отражался кусок сада и легкие шторы на окнах. Их движение рождало пляску теней, и казалось, что рыбы движутся.
Жуть просто.
Но Леху нельзя обидеть.
– Очень… всего много, – вот не умела Алина врать. Ей бы восхититься, но это обилие черного и красного подавляло. – А тебе самому нравится?
– Ну… – Леха сразу как-то и сник. – Оно… это… концептуальное. И выдержанное…
– Леш, – тронув рыбку, Алина убедилась, что та все-таки нарисована. – То есть тебе не нравится?
– Не знаю.
– Тебе здесь уютно?
Иногда он похож на ребенка. Большого такого ребенка, попавшего во взрослый мир и пытающегося притвориться тоже взрослым.
– Нет? Тогда зачем ты позволил это сделать?
Алина ни на секунду не усомнилась, что всю эту красно-черноту придумал не Леха.
– Сказали, что так надо. Дизайнер был. С дипломом. И вообще, я тебя тут жить не зову!
Это Алина и без него понимала. Месяц? Месяц она продержится, глядишь, и драконообразный Лехин дом не успеет ее переварить. А остальное – не Алининого ума дела. Ей бы молчать, глядишь, за умную сошла бы. Нет же, надо было лезть с вопросами, советами…
– Извини, – Алина спрятала руки, хотя бабушка всегда говорила, что это – невербальный признак замкнутости и надо бы с ним бороться. – Я… пожалуй, пойду.
Мама, наверное, волнуется. Она делает вид, что счастлива за дочь, а на самом деле рассказывает бабушке, насколько Алина безответственно поступила. И что поспешная свадьба – это слишком. А бабушка успокаивает, приводя примеры других поспешных свадеб, после которых муж и жена жили долго и счастливо. Не беда, что примеры все больше из прошлого… надо ведь надеяться на лучшее.
Когда дело касается Алины, только и остается, что надеяться.
Дойти до двери ей не позволили.
– Стоять, – рявкнул Леха, и голос его был таков, что стекла задрожали. Алина и вовсе замерла. – Ты… извини. Пожалуйста.
Оказывается, когда хотел, Леха двигался ну очень быстро. Он вдруг оказался сзади и, развернув Алину, толкнул ее на низкий диванчик. Сам сел рядом и повторил:
– Извини.
– Это мне извиняться надо. Пришла в твой дом, и… бабушка говорит, что у меня нет чувства такта.
И чувства ритма, и слуха, и вообще, кажется, ничего, чему полагалось бы быть.