Под утро уже Фаина, чуть забывшись, словно бы вернулась в молодость. Будто она на железнодорожном вокзале Курска бежит за тронувшимся эшелоном с набитыми в теплушки мобилизованными новобранцами. Будто машет сорванным с головы платком, простоволосая, зареванная, и никак не может разглядеть среди прочих лица своего ненаглядного Васи. А знает, ведь, что должна, обязательно должна заглянуть в его глазоньки! А он, ее Василий, словно, стучит в вагонную стенку изнутри. Громко колотит и кричит: "Здесь, я! Фая!.. Фая!.."
– Фая, отвори-ка, – стучит Филимон с улицы.
– Господи! Царица небесная! Кто там? Что случилось?..
– Выйди, Михайловна, на улку, разговор есть, – голос Филимона хриплый, от дыма севший.
– Ну что тебе, Филя? Господи, только глаза сомкнула…
Под кустами, у костерка, кто на чурбачках, кто на разостланных Фаиных дерюжках и кожушках сидели соседи. Никто не спал и все, как один, ели глазами отворившую дверь Фаину Михайловну.
Ночь была на исходе, в воздухе чуть тянуло ветерком. Поднимающейся от пруда влагой дым прижало к земле и согнало в низину к реке. Здесь, на косогоре, дышать было не в пример легче, чем днем. Краешек солнца вставал над горизонтом, занимался день, а с ним – новые заботы.
– Садись, Михайловна, – Филя подкатил ближе к костру широкую дубовую чурку, на которой Фаина колола дрова. – Послушай вот, что Алексей Евдокимыч скажет.
Глаза кузнеца смотрели в сторону.
– Фаина Михайловна, слушай сюда, – полковник подсел поближе к женщине. – Утром обещали прислать автобус из райцентра. Заберут нас и помощь окажут, как погорельцам, понимаешь? Я ночью дозвонился до районной администрации и говорил с самим Цветковым. Сейчас, пока временно, всех разместят в Писцово, в школе. Решается вопрос о выдаче компенсаций за утраченное жилье и имущество. Президент обещал не оставить в беде людей, пострадавших от огня. Кому квартиру дадут, кому дом построят, кому – деньгами, значит…
Полковник мялся и был не похож на себя, обычно уверенного, бодрого, привыкшего командовать. Фаина Михайловна, не отойдя еще ото сна, с чумной головой, молча кивала в такт словам соседа.
– Ты что, Михайловна, одна тут жить собираешься?
– Ой, Господи, Пресвятая Богородица… – не могла никак понять Фаина Михайловна, о чем говорит полковник.
– Ты, это, как его… Фая! – подал голос Филимон. – Несправедливо так, не по-людски… Все пострадали, а у тебя и дом цел, и рухлядь вся при тебе…
– Господи, Господи… – шептали непослушные губы Фаины.
– В общем, так, Фаина Михайловна, если начнут разбираться, как да что?.. Почему все дома сгорели, а твой целехонек?.. Понимаешь? Вопросы могут возникнуть, подозрения всякие. Дело затянется. А так… сгорела деревенька, и сгорела, – поднял от земли глаза и рубанул рукой, как отрезал, бывший военный.