Офицер и чиновник отошли на угол помоста. По ступенькам взбежали два солдата, подняли с колен Егора Герасимовича и, быстро расстегнув пуговицы, стащили с него сюртук. Показались тощие плечи под сорочкой, одно ровное и прямое, другое впалое, искалеченное пражской гранатой. Те же солдаты набросили на осужденного арестантский халат с черным бубновым тузом на спине. Потом кто-то подал на помост табуретку. Жаркий сел на нее, и один из солдат, взяв стоявший тут же на краю эшафота котелок с жидким мылом, взбил его кистью и в несколько широких мазков смочил седую понуренную голову. Тускло блеснула бритва, и через три минуты половина волос была снята начисто. Другой солдат надел на эту странную голову серую шапку блином, подхватил за локоть Егора Герасимовича, поднял его и повел с лестницы.
Те же конвоиры, что давеча ехали на подножках экипажа, встали по бокам арестанта. Строй разомкнулся, они вышли в отхлынувшую толпу и зашагали по улице, но не к гауптвахте, а в другую сторону, за город, к острогу.
Раздалась команда, роты перестроились и, звучно отбивая шаг, двинулись по казармам. Толпа начала расходиться.
— Шкелет шкелетом, а был-то — чисто орел, — сказал кто-то.
— Легко ли этакий срам принять… — отозвалась пожилая женщина в салопе.
— Вот редкий случай, когда за полтора года одному прохвосту дважды эполеты срывали, — заметил, усмехаясь, один из присутствующих господ.
— Его бы при народе и заковать следовало — для поучительности, — отвечал его спутник.
Через полмесяца отправлялась партия арестантов, и Жаркий назначен был идти с ней. Но за неделю до срока среди заключенных в остроге появились заболевания горячкой, и в двое суток четверо умерло.
Акличеев, приехавший навестить осужденного, увидел его спящим на грязных нарах, рядом с тяжело дышавшим, трясущимся колодником.
Через острожный двор полковник прошел к смотрителю на квартиру, дал ему десять рублей и просил перевести куда-нибудь Жаркого. Но услышал в ответ, что переводить совершенно некуда. Старый деревянный острог был переполнен и везде равно грязен. Однако, подумав, смотритель посоветовал:
— Разве коли ваше высокоблагородие доктора городского сюда привезут, — только они к нам ездить больно не любят. Дохтор-то, изволите видеть, может бумагу написать, чтоб от меня любого в больницу взяли… Сейчас, погоди, не видишь — у меня барин! — крикнул он сунувшейся в дверь простоволосой женщине. — Жена с детям, ваше высокоблагородие, в город нонче перебираются, заразы спугались, — пояснил смотритель, провожая посетителя к воротам. — А нашему брату никак никуды не сбечь, тут, видно, и подохнешь с каторжными…