- Так постарались, чуть не на полверсты отвели, - ответил Аркадий Петрович.
- Это славно… - задумчиво проговорил полковник и взял одну из бутылок со стола. – И коньяк у вас славный… Что, прямо из кремлевских погребов сюда тихо носите?
Аркадий Петрович помолчал, переглянулся с офицерами. И видно было, как поджал губу, чуть прикрытую усами.
- Пускай-ка молодежь в соседней комнате пока покимарит, - проговорил он значительно. – А нам, Лев Константинович, пора и ваши, и наши дела обсудить… часы сверить.
И он сам отворил узковатую дверь в соседнее помещение, где было темным-темно. Пришлось дверь придержать открытой, пока там на небольшом столе князь не нашарил спички и, морщась от боли в раненой руке, не зажег толстую, уже порядком выгоревшую свечу на подсвечнике. Тотчас дверь закрылась, и молодежь осталась одна.
В этой комнате никакой роскоши не было, стояли гнутые стульчики у стола, а на нем, помимо подсвечника, - чайник на примусе и несколько чашек, кое-какие без блюдец, а одна даже без ручки
Князь Георгий тронул закопченный чайник:
- Еще теплый… Почти горячий. Хочешь? – спросил он.
Идея еще попить чайку как-то сразу увяла. Киту было не до чая, а было тоже, как и Аркадию Петровичу, до секретных важных дел, а их как раз оставили наедине. Надолго ли? При свечке в темноте казалось тихо, уютно даже в окружении опасностей.
- Слушай, Жорж, - проговорил Кит не теплым, а как раз горячим, прямо кипяточным шепотом, подвинувшись поближе к князю. – Они не верят, что на «Лебеде» нет оружия. Думают, что ты… это… - Он хотел сказать «гонишь», потом «врешь», но не скажешь же такое князю…
- Брешу? – подсказал князь старинное словечку.
- Ну да, - кивнул Кит.
Князь сверкнул глазами, вздохнул.
- Это для меня – вовсе не новость, - с усталой злостью и грустью проговорил он тихо, но не шепотом. – Все озлоблены кругом, все готовы друг друга в клочья порвать. И свои, и чужие. Большевики рады были бы меня вздернуть, а эти… свои… пока просто ненавидят. Во-первых, за то, что Кремль одни юнкера защищали, пока с тысячу боевых офицеров слонялось по Москве в штатском и ожидало подмоги со стороны… то ли от Бога, то ли от Керенского… И почти все они, юнкера, там головы сложили… а меня с ними не было… Да я, признаться, и сам себя за это ненавижу, хотя и убеждаю себя каждую минуту, как молюсь, что держу другой фронт… Может, в историческом плане не менее важный. А во-вторых, ненавидят за то, что я им тут Лазаря пою про единственно мирное назначение «Лебедя».
- Кого поёшь? – не понял Кит.
- Так раньше говорили, в наши далекие времена, - усмехнулся князь Георгий. – Вру, то бишь, изысканно… Ну, что я могу поделать с тем, что у нашего гениального батюшки незыблемые принципы непротивления злу злом и, уж упаси Бог, убийством и разрушением! Ну, не желает он со своими изобретениями вмешиваться в текущий исторический процесс – и всё тут. Не переубедишь. «Мы, - говорит, - теперь вне времени и пространства, мы за всю вселенную отвечаем и ничью сторону в политике в мире земном принимать не должны». Вот так! Мол, отдать его главные изобретения людям – это посеять семена самой страшной войны, которую и вообразить нельзя.