У Огульдженнет мгновенно вспыхнуло лицо. Она забыла, что яшмаком повязан рот.
— К чертям на свадьбу, вот куда! — выкрикнула она неожиданно громко и запальчиво. Атак даже попятился.
— Вот… как?
— Да, вот так!
И она сдёрнула яшмак и отбросила прочь. Атак остолбенел. Вмиг ему вспомнились наговоры жены на младшую невестку. Жаль, что он к ним не прислушивался в своё время. «Ну, погоди же, — мысленно пригрозил он. — Дай бог вернуться живым с войны, выжгу глаза твои бессовестные!» Он подыскивал слова, чтобы невестку побольнее уязвить, но Боссан-эдже опередила его:
— Испепели бог эту войну и всё, что приходится из-за неё терпеть. Все жертвы и лишения наши от неё! — старуха ударила кулаком по кошме, точно хотела гнев свой в землю вколотить.
— Мама, — собрался с духом Атак, — да ведь я говорю: позор для нашей семьи в том, что творит младшая гелин…
— Замолчи! — Боссан-эдже замахала на него руками. — Уходи с глаз моих! Домой отправляйся!..
Атак молча поднялся и вышел с опущенной головой.
Но уже минуту спустя Боссап пожалела старшего сына: «Ведь уже завтра уезжать бедному… В тот же проклятый огонь пойдёт…» И она обратилась к невестке:
— Не снимать бы тебе, доченька, яшмака…
Слова не шли у старухи с языка, она разразилась плачем, слёзы хлынули рекой. Тут и сама Огульдженнет удивилась: как это она яшмак не постеснялась сорвать? Она корила себя и за то, что рассердила деверя, которому ведь завтра отправляться на войну… Тут наконец пришла в себя Боссан-эдже.
— Ладно уж, милая, — старуха утёрла слёзы концом платка. — Только не подобающее это дело — платье отдавать для войска-то, я думаю…
— А что же будет подобающе, сидеть и обеими руками в носу колупать? — неожиданно рассердилась Огульдженнет. Впервые, кажется, столь резко заговорила она со свекровью.
— Ох, да что ты, что ты! Уймись! — всполошилась та, ничуть, впрочем, не рассердившись на невестку. — Платье, говорю, ни к чему, а что другое… Вон у меня шерсть, овцу недавно остригли… Прочешем да и свяжем хоть носки, хоть перчатки. Слышно, люди такие вещи и отправляют солдатам. Ну, а платье, зачем оно…
Огульдженнет, однако, разволновалась не на шутку, ей захотелось побыть одной. Вскочила с места, выбежала — и к себе. Шкаф распахнула.
— Всё отдам, ничего не надо мне одной! Кошму только и оставлю, и одеяло… Нет! Халата старого достаточно! Раз нет Чопана со мной… Ох, если б моя воля! Всё бы, что тут есть, продала, подарила, только бы вернулся он, Чопан мой! Или бы ему отправила…
И она упала на ковёр, забылась, точно в обмороке. Но вдруг подняла голову. Рывком сбросила с себя борык, закинула на шкаф. Сама приподнялась и села, прислонившись боком к шкафу. Расплелись её тёмные косы, упали на ковёр. К чему их заплетать, укладывать старательно? Кому любоваться ими? Огульдженнет схватила ножницы… Остричь сейчас же! Но тут же одёрнула себя, ножницы отбросила. Выпрямилась и начала- заплетать распустившиеся косы. Мягкими прядями волос проворно играли её гибкие пальчики.