Монастыря Дочерей Святого Фомы он более не покидал. Под перистилем, по ночам озаренным светильниками, он своим красивым почерком выписывал регистры волонтеров, регулировал раздачу оружия и пороха, украденных из магазинов Республики, и принимал свою революционную роль очень всерьез. Мюскадены и опытные национальные гвардейцы секций заполонили былые дортуары, часовню, монастырскую приемную, где ораторы кипели в яростных спорах. Слышались перебранки, пение, божба, чьи-то мстительные присловья. Кавалеристы, носившие серую шуанскую одежду с черной подкладкой, обеспечивали связь с другими секциями и давали гарантию, что армия никогда не будет стрелять в парижан.
— Расстрелять шпиона!
— Смерть якобинцу!
В дальнем конце внутренней колоннады мюскадены наседали на маленького штатского, чья физиономия им не понравилась; этот человек вошел через парадный вход, часовые его проверяли, однако какие-то бешеные, увидев мятый редингот и зонтик, подумали, что изобличили агента Комитета общественной безопасности, переодетого лавочником. В шатком красноватом свете факелов Сент-Обен узнал Буонапарте. Он закрыл свой регистр, встал и направился к обозленной ораве своих сподвижников:
— Я знаю этого человека.
— У вас сомнительные знакомства, Сент-Обен.
— Это генерал.
— Тем лучше, из него выйдет отменный заложник.
— Он отказался стрелять в наших братьев в Вандее. Комитеты начисто отстранили его за это от командования.
— Ваша осведомленность поражает.
— Я затем и работал в Тюильри, чтобы кое-что разузнать.
— Я и позабыл о такой вашей самоотверженности. Но согласитесь, однако, что у вашего любезного приятеля вид уж до того якобинский…
— Не беспокойтесь, — злобно процедил Буонапарте, — мой зонтик не заряжен.
Сент-Обен повел его к обвеваемому сильным сквозняком столику под перистилем, который он называл своим письменным столом. Там он уселся на стул, а генерал — на ящик.
— Зачем было приходить сюда в полночь, генерал?
— Чтобы поговорить с ответственным лицом. Если таковое существует.
— Ответственным за что?
— За вписывание обитателей квартала в регистр.
— Я имею доступ к спискам такого рода.
— Так послушай меня. Сегодня вечером граждане с твоей стороны…
— Не употребляйте здесь слова «гражданин», это оскорбление.
— Желторотые кретины, огалстученные до самого носа, если ты предпочитаешь такое определение, хотели вписать в свою тетрадочку человека, который умирает.
— Обязательный призыв в наши ряды распространяется на всех обитателей квартала.
— Даже на умирающих? Ну, этого ты вычеркнешь из своей карточки. Его зовут Пермон, он живет на улице Лya.