— Репа, монсеньор…
— Репа? И это едят?
— У нее едят корешки.
— Ты мне их продашь?
— Если вам угодно…
— Сколько ты хочешь за эту корзину?
— Сто су…
— Держи, вот тебе двадцать франков.
— Ах, сразу видать, что вы больше стоите, чем эти нищие якобинцы!
Вправду ли она так думала? Или, увидев купюру, сказала себе, что буржуа не в меру богаты?
— Она вся в земле, ваша находка, — заметил Сент-Обен, вынимая из корзины одну из репок.
— Эти овощи надо помыть, только и всего.
Они пересекли площадь и приблизились к огромной египетской богине, гипсовой Изиде, которую воздвигли в честь праздника Возрождения нации; она, пережив несколько зим и ливней, все еще походила на фонтан: тонкие струйки воды текли из ее облупленных сосков. Вымыть здесь овощи потребовалось не только им. Мюскадены, оставшись не у дел, раздавали свои деньги поселянам, платя за салат и капусту, которые собирались съесть сырыми. А рядом старая крепость, ставшая исчерпывающим символом французской революции, распадалась в хаотическое нагромождение плит, кустарника, колючих ветвей и диких цветов, заполонивших откосы рвов; камни донжона унесли — они послужили для строительства моста между левым берегом и Тюильри.
Мюскадены протомились в терпеливом ожидании два часа, пока не вернулся Кильмен со своими кавалеристами; генерал, явно недовольный, показался под сенью каштанов, в четыре ряда тянувшихся по бульвару Сент-Антуан. Он миновал, оставив без внимания, дом в итальянском стиле, принадлежавший гражданину Бомарше, старому, но еще доживающему свой век изгнанником в Гамбурге, а у входа в парк, до отказа начиненный гротами и лабиринтами — «национальное достояние», плод безумного вкуса нового времени, куда наши мюскадены часто заходили потанцевать, — не удостоил взглядом статую Вольтера, царящего здесь (его теперь снова полагалось любить).
— Что вы сделали с бунтовщиками, генерал? — сложив руки рупором, осмелился крикнуть мюскаден в красном с золотом жилете.
— Дом был пуст. Мы возвращаемся.
— Той же дорогой?
— Нет, по улице Рокетт. Посмотрим, чем дышат предместья, раз уж мы тут оказались. Вы на сей раз пойдете впереди.
Молодые люди устремились к улице Рокетт, не слишком мелодичными голосами затянув «Пробуждение народа», но народ в то утро и так был весьма пробужден: он бодрствовал на преградившей им дорогу баррикаде из балок и опрокинутых тележек, укрепленной посредством булыжников, вывернутых из мостовой. Эти мужчины и женщины потрясали пиками, разделочными досками, кузнечными молотами; при виде мюскаденов, онемевших и бледных, они взревели: