После обеда заведенное правило – крепкий сон на час. А полдник был чуть поскромнее обеда: чай с молоком, творожная запеканка и лимонные конфеты, которые все дети ненавидели, но все равно ели. И наконец, для тех, кого забирали позже всех и кто поэтому оставался на ужин, чаще всего было еще и гороховое пюре. Научно подобранный и сбалансированный рацион, витамин к витамину, углевод к углеводу. В наше время не то, что чувствовать себя сытым на такой хавке, а еще и мышцы можно нарастить.
В детсаду у меня были друганы Вовчик, еще один Вовчик, Димон Казаченко, смешной малый, не сказать, чтоб мы дружили с ним, но, как говорили, «водились». У меня была привычка ржать над Димоном. Вероятно, понятие идиотизма ярко проявляется и в детском возрасте (а ведь тогда не было ничего юморного по телевещанию, кроме «Смехопанорамы» – шутки Хазанова, Иванова и цыпленка табака от Ярмольника). Но Димон Казаченко был сам по себе одарен кретинизмом, и это ему было к лицу, и я ржал всегда. Например, он уморительно любил разговаривать с набитым ртом, кроме того, выдавал такую порой смешную белиберду, что все дети за животики держались, кто-то наделывал даже бывало кучку в колготки от смеха. Как я сказал, с Димой мы общались меньше, чем, допустим, с Вовчиком. С этим мы вроде бы даже дружили. Помню, Вовчик поражал меня своей физсилой. Всегда, когда мы боролись, он скручивал меня в два счета, и я поделать ничего не мог.
– Почему ты такой сильный? – спрашивал я. И он с гордостью отвечал:
– Пью вот столько молока каждый день.
Он раздвигал руки на свой детский метр, для того чтобы показать, сколько он поглощает питательной жидкости. Я наивно прикидывал: «сколько же это, получается, он выпивает тогда бутылок? Удивительно сильный».
– Да, я очень сильный, – повторял Вовчик.
Вовчик-второй был тоже смешной парень. Тоже – значит еще один забавный экземпляр. Ничего подробного о нем не помню, кроме того, что постоянно его спрашивал с надеждой: «Вов, а ты сегодня выйдешь?», имелось в виду погулять. И он честно обещал: «Выйду». Этот вопрос у меня был в привычке, и, когда однажды мама Вовы пришла за ним, забрать домой, то на автомате, как всегда, я спросил:
– Вов, ты выйдешь сегодня?
И вдруг мама Вовы слегка нахмурила брови, что сильно смутило меня.
– Вова-то выходит, каждый день, и все кого-то дожидается, не тебя случайно?
Этот вопрос с нотками подозрения не мог меня не испугать, и я ответил:
– Нет, я выхожу, то есть вышел, то есть я выйду…
Я не знал, что ответить на такое мое уличение, и почувствовал себя словно схваченным за руку и виноватым. Неприятное чувство.