Родная речь (Винклер) - страница 34

но она не могла вымолвить ни слова. Священник помазал елеем и перекрестил лоб старухи, сложил на груди ее иссохшие руки, и вдруг, не успев даже оглядеться в комнате, заметил в углу поставленный на сундук гроб. «Вы только представьте себе, — сказал он, окинув внимательным взглядом всех сидящих в классе, — крестьяне купили своей матери гроб еще до того, как она умерла, а голодная, терзаемая мухами старуха лежала на смертном одре. Я дождался возвращения крестьян с поля и указал им на их прегрешение». В комнате священника висели самодельные иконы. На письменном столе стояло распятие из слоновой кости. Когда священник писал письма своим друзьям и епископу, когда составлял свидетельства о рождении или о смерти, он прикладывал к бумаге Христа из слоновой кости и удостоверял запись печатью в виде тернового венца. Он заказывал маленькие, размером с книжную закладку, копии своих бесчисленных собственноручно нарисованных икон и раздавал их прихожанам прямо в исповедальне на память о пасхальном причащении. Эти картинки люди хранили меж страниц молитвенников. Иногда их вкладывали в ладони покойника, прежде чем закрыть гроб. Мне не раз доводилось видеть, как образок работы священника ставили на могилу усопшего. Спустя какое-то время влажная земля разъедала нижний край бумажной иконки. Зимой в холодном, как склеп, помещении церкви мы с Фридлем Айххольцером спасались теплом, которое исходило от примуса для нагревания вина. Священник велел сделать нишу возле алтаря, там и был источник тепла. Я подносил к алтарю теплую кровь Христову. В храмовый праздник стекла дрожали от выстрелов из ракетницы нашего сельского пиротехника. В четыре утра дети вздрагивали во сне, те, что были разбужены, напрягались в ожидании следующего выстрела, будили братьев и сестер. Мы гурьбой валили в церковь, норовя просочиться между чисто выметенными ступнями распятого Христа. Священник в своей проповеди говорил, что ныне не просто церковный праздник, что мы празднуем освящение храма в знак преклонения перед ним. Но святой день оборачивался диким разгулом с попойками, хлопками ракетницы, танцульками и трактирным свинством; в этой вакханалии принимали участие все, кроме священника и Марии. Деньги за службу он выдавал нам с Фридлем обычно по субботам. А если забывал, мы подольше задерживались в ризнице, стирали пыль с распятия, возились в шкафу, поправляя одеяния, словом, мозолили ему глаза, пока он не поднимал полу своего белого облачения и не лез в карман брюк, в котором звенели монеты.

Мне снилось, как мы — мать, Михель и я — погружаемся в какую-то реку. Я спрятал под водой останки Якоба. Разве я его убил? Почему мои сны то и дело мучат меня обвинением в убийстве? Есть страны, где многие верующие в Страстную пятницу просят прибить их тела к кресту. Некоторые монахи наказывают свою плоть, нанося ей кровавые раны. Женщины расцарапывают в кровь ладони. Святой Игнатий приготовил себя к тому, чтобы дикие звери пожрали все его тело. Я должен отсечь головы всем бесам в аду, прежде чем на небесах у святого угодника почувствую укол в сердце. И рога моего демона вырастут не из головы, они выпустят свои острия из моих сосков. Если бы эта деревня, раскинувшая свои строения в виде распятия, могла и в самом деле персонифицироваться как тело гигантского Христа, если бы она могла подняться, встать на ноги и, взвалив на спину крест вместе со всеми живыми и мертвыми сельчанами, если бы она могла выбраться из географии земли Каринтия! Я от души смеялся, когда услышал о расширении рабочей площади кладбища в моей родной деревне. Мне готовят там местечко, хотя я в нем не нуждаюсь. В берлинской газете «Тагесшпигель» от 4 ноября 1980 года я прочитал заметку про двух гомосексуалистов, застреленных ребенком по их же просьбе. На самом деле двух друзей свели в могилу пересуды земляков-сицилийцев, жителей селения Джарре близ Катании. И какой-то двенадцатилетний пацан застрелил влюбленных в лесу. Преступление оставалось нераскрытым в течение двух недель — до тех пор, пока полиция не обнаружила в лесу крепко обнявшиеся и уже тронутые тлением трупы пятнадцатилетнего Антонио Галатоло и двадцатипятилетнего Джорджо Агатино. «Мы не можем больше жить под гнетом людской молвы», — говорилось в предсмертном письме, которое лежало рядом с телами. Поскольку картина смертоубийства оставалась неясной, полиция допросила двенадцатилетнего мальчишку, он последним видел обоих и был даже родственником одного из них. В конце концов он признался, что они попросили его застрелить их, и он исполнил их волю. «Они сказали, что мне бояться нечего, так как меня как малолетку в тюрьму не посадят». Один из влюбленных заранее отблагодарил паренька, подарив ему свои золотые часы. Якоб и Роберт. Трагедия из крестьянской жизни. Неужели оба они думали, что им предстоит свидеться в лучшем мире? Кроме мира нашей деревни, они видели только мир рабочих на механическом заводике и одной стройплощадке. Надеялся ли Якоб на встречу после смерти? Верил ли он тому, что рассказывали набожные родители? Пусть мои книги послужат им, Якобу и Роберту, надгробными надписями. Я завидую человеку, который снял петлю с шеи Якоба и поднял его, перекинув через плечо мертвое тело. Я помню, как покачивалась на весу голова Якоба, будто он кивал мне. Недалек тот день, когда подросший брат Якоба начнет носить его вещи, а они должны перейти ко мне. «Якоб! Ты слышишь? Встань же!» Якоб поднимается и бьет меня кулаком по лицу. «Я-то знаю, почему покончил с собой». Если мне будет суждено сойти с ума, я повешу на грудь крест, такой, чтобы распятый был похож лицом на Якоба, и оба мы, Христос и я, двинемся по кругу во дворе сумасшедшего дома. Прекрасное тело Якоба. Не для него смерть от снотворных таблеток. И потому, что он был красивым человеком, он вынужден был изуродовать тело смертью. Иначе бы ему вспороли живот, вытащили кишки и забальзамировали тело. С ним пришлось бы обращаться как с усопшим святым, а так был повод поскорее зарыть его в землю. А как вела себя мать Якоба? Может быть, она в отчаянии колотила остывшее тело, бранила мертвеца, прижималась к нему, целовала его и хватала за волосы? Вот она обмывает тело сына и, высоко подняв его правую руку, прикладывает полотенце к подмышечной впадине. В этот момент она впервые в жизни осмелилась осудить Бога, которому молилась полвека. Но где и кто есть Бог? Где я могу обрести его? Кроме как в мертвом сыне, чью руку мать опускает на его голое бедро. Мы собрали цветы со всех могил и украсили ими помещение церкви, особенно алтарь, самое дорогое для нас место. Подогретым вином я окропил нагое тело Якоба, а он разломил облатку. Я омыл его ступни святой водой. В счастливой уверенности, что Якоб помог мне осквернить нашу камерингскую церковь, я проснулся. И тут же возникает страшная картина: некто, переодетый Якобом, в маске, снятой с него при жизни, приближается ко мне и может меня убить. И я пытаюсь отогнать его посмертной маской Якоба, как отпугивают вампира начесноченным распятием, и вижу, как он нежно поглаживает окаменелое лицо и трогает пальцами гипсовые губы. Однажды, когда я жил на Тарвизерштрассе, мне приснилось, что кто-то ухитрился через закрытое окно забросить в мою комнату мертвую косулю. В другом сне я увидел свою фотографию в ежедневной газете, где сообщалось о моей гибели в автомобильной катастрофе. На улице, той же Тарвизерштрассе, я развернул газету и указал своему спутнику, одному из друзей, на фото: «Смотри, это