Брэндон тряхнул головой, как жеребёнок, забежавший не в своё стойло. Драться было глупо - противник был, по меньшей мере, фунтов на сто пятьдесят тяжелее, сильно пьянее и разъярённее - но разве это его когда- нибудь останавливало? Злость удушливой волной поднялась к горлу. И он молча вскочил на ноги, стискивая кулаки. Есть землю его никто ещё не заставлял... Вокруг загомонили: народ начал хлопать в ладоши и разделился на два лагеря - болели, по традиции, за кого-либо из дерущихся. Второй удар, сокрушительнее первого, выбил паренька "за пределы ринга". Вставая (уже не с такой поспешностью) и бросаясь в бой, как теннисный мячик, отлетевший от стенки, Брэндон закричал. Пинок в живот врага получился воодушевляющий.
- Урод!.. - сзади послышались голоса. Волк небрасских степей, выплёвывая окурок, попытался дотянуться до его мелькающих в воздухе рук. - Скотина, вот ты кто! - Брэндон припомнил все сегодняшние обиды, пытаясь достать дальнобойщика. - Гад! Я тебе надаю... - он захлебнулся словами, получив лишний удар под колено. Двое парней, от которых несло табачищем, поставили его на ноги. Краем уха он услышал.
- Тихо, ковбой... - неужто ворчливое одобрение?! - Тише... а то не видишь, с кем связался? - говоривший ухмыльнулся от уха до уха, и выбил искру из глаз нападавшего.
- Надаю по белой, рыхлой заднице! Я тебя размажу!..
Бармен, прижимаясь спиной к ряду бутылок, старался пробиться к телефонной будке.
- Ладно, жеребец, ты сам это затеял! - две пары рук подхватили его подмышки и швырнули в сторону выхода. Толпа, собравшаяся вокруг, зарокотала. У всех чесались кулаки - хотелось присоединиться к драке; и чёрт с ним, на чьей стороне быть!.. Стараясь унять сбитое дыхание, Брэндон впервые подумал - молодцы, ребята... Не разобравшись, кто он, чей и откуда, пришли помочь... Это было по нему - чувство локтя, выпивка, девочки, за которых надо заступаться...
Собственно, всё это с ним и осталось. Сумасшедший вечер! Бои в забегаловках были для Линкольна не в новинку, и мальчики-пожар всегда были не прочь с левой руки заехать в ухо тому, кто пролил их пиво и не извинился. Никто не смотрел косо, если монтёр или слесарь приходили утром на работу с разукрашенной физиономией. Никто не поднимал крик, если другу, брату или приятелю приходилось после очередного отгула поваляться дома со сломанной ногой. Люди жили честно... жалоб не было, жили хорошо! Потому что делали, как положено, и думали, что положено. Символические реплики на воскресной службе в церкви - о том, что преступность в городе низкая, а калечат граждане друг друга чаще всего в пылу ссоры - никого не воспитывали. Единственного, чего не терпело общество Линкольна, заключённое в магическое кольцо одних и тех же проблем - это порчи государственного имущества, инакомыслия и коммивояжеров в запылённых костюмах. Последние привозили дурные вести и плохие товары... Америка, наилучшее место обитания, страна на благо Господа и меня, даровала право каждому штату на свои законы. Полицейские, восемь месяцев из двенадцати гоняющие собак на задворках, покупающие презервативы раз в неделю и наводящие неописуемый ужас на бомжей, не любили, когда дело касалось выпивох. А потому они сразу откликнулись на призыв из паба "У Большого Майка", заранее зная, что пара-тройка горожан переночует в вытрезвителе, а шайка чужаков, обязательно виновная в драке, получит тридцать дней в кутузке... Будет, кому тротуары мести.