То, что ему приснилось этой ночью, не допускало больше никаких сомнений – происходило что-то немыслимое. Что-то немыслимо-чудовищное, не оставлявшее уже места ни для каких бравад и шуток. Накануне, когда он дневник вести задумал, он в глубине души ещё этого не осознавал. Да и невозможно это было "осознать". Слишком странно. Разум отказывался это делать. Так невозможно, скажем, "осознать" смерть. Никто из живущих не верит до конца в её реальность. Поэтому только и живёт. Поверить – значит, умереть. Задохнуться в тот же миг от нестерпимого ужаса!
Нельзя, не позволено никому заглядывать в глаза смерти. Ни смерти, ни Богу, ни Дьяволу. Душа сгорит в тот же миг! И останется – пустыня. Нет здесь ничего ни романтического, ни героического, это просто – нельзя. Выше сил человеческих. Человек этого – не может. Как не может он, к примеру, прыгнуть в доменную печь, в расплавленную сталь, и остаться живым. Как не может... Да много чего он не может!
Да, накануне Фалеев ещё играл и кокетничал. Теперь игры кончились. Теперь ему было не до дневников. Он бы отдал всё на свете, наверное, лишь бы этого не происходило! – не с ним! только не с ним!! с кем-нибудь другим! ну, почему он!? – но это происходило. И происходило именно с ним. И поделать с этим было ничего нельзя.
И ни с кем нельзя было разделить страшную эту ношу. Ни с кем!..
2.
– Нет, – хрипло сказал Фалеев вопросительно глядевшему на него мускулистому, по пояс голому человеку в красном капюшоне и покачал головой. – Нет! Я не буду.
……………………………………………
Какой-то полутёмный зал. Огромный, ярко пылающий камин; рядом необъятных размеров стол с наброшенной на него сверху тёмной тканью, под которой угадываются какие-то странные предметы; факелы на стенах, мечущееся почему-то, неровное их пламя, пляшущие его отблески на низком, чёрном от копоти потолке! Свисающая сверху устрашающего вида массивная, тускло отсвечивающая металлическим цепь довершала картину. Предназначение цепи было решительно непонятно. Как, впрочем, и всего остального. Вообще всё какое-то мрачное, колеблющееся, зыбкое.
Что это за средневековье такое? – успевает только подумать совершенно потрясённый и ошарашенным всем этим невероятным зрелищем Фалеев.
В этот самый момент в дальнем углу комнаты с лязгом распахивается маленькая, незамеченная им до этого приземистая, окованная металлом дверь (Фалеев мог поклясться, что ещё миг назад её там вообще не было!), и несколько мужчин в чёрном втаскивают в комнату растерянно упиравшуюся (как показалось Фалееву) женщину.
(Позже, днём, когда Фалеев тщательно и скрупулёзно восстанавливал в памяти всю картину – вплоть до самых мельчайших, подробностей, до мелочей! – привидевшегося ему ночью действа?.. кошмара?.. он вновь поймал себя на мысли, что женщина в этот, самый первый момент её появления в зале, показалась ему не столько испуганной даже, сколько именно растерянной. Как будто она, так же точно, как и он сам, оказалась там внезапно и совершенно неожиданно для себя. Да так оно, собственно, в действительности и было. Именно внезапно и именно неожиданно совершенно. Как и он сам. Это он, правда, лишь потом понял.)