А тут на тебе: из одного куреня, под одним прозвищем, да чтоб не родня! Да такого не бывает!
Курсант Павло Зозуля был хорошим парнем, честным, совестливым, добродеятельным. Пусть об этом знают его внуки. И когда перед нашим выпуском из училища в городок прибыл некто майор Кузьмин отбирать молодых лейтенантов (пока еще будущих, но «вот-вот») в воздушно-десантные войска, то среди желающих пойти в «крылатую гвардию» рядом со мной, внуком казака Игната, встал Пашка, внук казака Зозули (пусть даже и не того самого, а там, как знать?..), и мы вместе переживали, возьмет ли нас тот майор в десант или нет?..
И точно также, как полвека назад здесь прислушивались и приглядывались к прибывшему «сверху» барону, так и мы — к нашему «покупателю» из ВДВ: «майор пошел в столовую», «майор у генерала», «майор в учебной части»… И, наконец, завтра — комиссия!
Отбор в «крылатую гвардию», правда, был попроще, чем в конвой его императорского величества. Здесь не нужны были красивые бороды и кони одной масти. Комиссию интересовало здоровье кандидата, его физические данные, результаты выпускных экзаменов… И загремели мы с Пашкой в те самые «веселые» войска, что зовутся воздушно-десантными — я в «непромокаемую» Тульскую дивизию, а Зозуля — на Дальний Восток, в Манзовку. Года полтора мы еще переписывались, потом потеряли друг друга, по-видимому, навсегда. Благоразумный же Кузьмич не высказал желания идти в «десант» и был зачислен в обычную наземную часть, правда, тоже гвардейскую, которая стояла в Белоруссии, в Старых Дорогах. Так разошлись наши пути-дороги, и старые и новые…
А еще через полвека я, будучи в Краснодаре, пошел на улицу Северную — взглянуть на те достопамятные Самурские казармы. И ничего не узнал: военный городок окружал высокий глухой забор, за которым высились непонятные казенные дома. Через КПП изредка пробегали курсанты в таких же «юнкерских» погонах, какие некогда красовались на наших плечах, но здесь теперь размещалось другое училище, не имеющее ничего общего с нашим родным ордена Отечественной войны КАМУ, которое было переведено сначала в Прибалтику, потом в Минск, где его благополучно расформировали при очередном, кажется хрущевском, сокращении армии. Подошел я, естественно, к тому углу, где некогда на остатках еще дореволюционной ограды мы с Кузьмичом поедали привезенные моим дедом «домашние» пирожки. На белой стене отчетливо вырисовывались темные полосы от армейских сапог — следы «самовольщиков», облюбовавших это отдаленное место для несанкционированного ухода за пределы части. Жизнь продолжалась…