– Твоей матерью? Может быть, моей матерью? Ангел?! – вскричал он.
Розмари недоверчиво взглянула на него.
– Дориан, почему ты смеешься? Твое лицо отражает твою душу, я вижу это. Но этот грубый голос разрушает впечатление.
Дориан находился в том состоянии опьянения, когда испытываешь чувства во всей их полноте. Его захватила бешеная злоба, которая звенела в ушах, застилала взор. Он продолжал пить, и злоба становилась все сильнее. Розмари предстояло испытать на себе ее силу.
Швырнув стакан на пол, он вскочил с кресла и бросился к Розмари. Она вскрикнула, откинувшись назад, и подняла свой стакан, как будто он мог защитить ее. Он выбил его из ее рук. Стакан покатился по ручке кресла, которое быстро впитывало бурую жидкость, и с тихим звоном разбился.
– Ты видишь мою душу? – кричал он. – А что, если я покажу тебе ее? Хочешь увидеть мою душу?
Розмари почувствовала, как щеку обожгло ударом. Лицо ее было белым от страха. Она подавила рыдание и оглянулась вокруг, как будто пытаясь найти пути для отступления, затем снова взглянула ему в глаза. Ее взгляд был умоляющим взглядом старой девы, и Дориан готов был задушить ее, лишь бы не видеть этого жалостливого выражения.
– Да, – ответила она смиренно, а затем громче. – Да!
– Тогда пойдем, – сказал он, протягивая ей руку.
– Это может сделать только Бог, Дориан, – произнесла она в нерешительности.
Дориан рассмеялся. Ему казалось, что целый выводок демонов забрался к нему в живот и колет его изнутри заостренными трезубцами.
– Бог, Дориан Грей и Розмари Холл, – ответил он. – Пойдем, это же твоя собственная работа. Почему бы тебе не взглянуть? Можешь рассказать кому захочешь. Никто все равно не поверит тебе. Даже если бы и поверили – они только полюбят меня сильнее. Ты произносишь скучнейшие речи о возрасте, но я понимаю в этом гораздо больше тебя, поверь мне. Пойдем, ты так много говоришь о разложении. Сейчас увидишь его лицом к лицу.
Он говорил с гордостью безумца. Он топал ногой, как испорченный мальчишка. Он чувствовал жестокую радость оттого, что кто-то разделит с ним тайну, и женщина, которая написала портрет, исказив его судьбу, будет до конца своих дней нести бремя ужасного воспоминания. Хелен воскликнула однажды: «Самая жестокая вещь в мире – женская память!»
Розмари протянула ему ладонь, которая легла в его руку, как мертвая птица, и он повел ее вверх по лестнице и налево по коридору. Она немного сжала ладонь, когда они добрались до лестницы на чердак. Ей хотелось, чтобы он утешил ее, приласкал. Дориану это показалось отвратительным. Он стряхнул ее руку и сразу почувствовал себя лучше.